К демократическому централизму

Наша рубрика «Учиться управлять государством», судя по аналитике сайта, оказалась в числе наиболее посещаемых читателями. И это не случайно. Дело в том, что проблематика государственного управления, которое сегодня во всем мире переживает острейший кризис, стала крайне актуальной и нуждающейся в теоретическом осмыслении и научно обоснованных ответах на вопросы о том, как выйти из этого кризиса и наладить, наконец, нормальное управление жизнью миллионов людей.

Эта проблема встала перед Украиной с первых дней ее независимости, о чем так или иначе шла речь во многих наших публикациях; однако, судя по всему, в обозримом будущем проблема организации государственного управления станет главной политической темой, и от ее решения будет зависеть само существование и будущее нашей страны.  

В этой рубрике уже поднимались некоторые вопросы, касающиеся теории управления (см.: «Учиться управлению = учиться побеждать»). В частности, в них говорилось о том, что есть «ум» и «душа» социального управления, и что отказ от демократии в пользу элитократии сопровождается «перекосом» управления в сторону элитарного властвования. Если при «нормальном» администрировании в основании его лежат право и законность, то на современном этапе развития указанный «перекос» в управлении становится, подобно крену судна в море при шторме, критическим, грозящим опрокинуть общественный «ковчег». Сегодня уже работают не право и его нормы в форме закона, а «правила» и «понятия», навязываемые населению господствующими группами общества.

Здесь имеет место нечто противоположное управлению, трактуемое как дезорганизация. Одной из форм последней стал так называемый «управляемый хаос», о котором также шла речь на сайте (См.: «“Управляемый хаос” - стратегия управления или явление абсурда?»).

Одним из фундаментальных выводов теории управления, на наш взгляд, есть тот вывод, что истинность управления заключена в моменте взаимного опосредствования двух его противоположных сторон, то есть, самоуправления и властвования (или администрирования). Этим моментом есть демократический централизм – основополагающий принцип социального управления, пронизывающий всё общество. 

В необходимом соотношении централизма и демократизма – ключ к эффективному управлению как обществом в целом, так и его институтами, включая государство, систему местного самоуправления, политические партии, все прочие общественные объединения и организации, производственные коллективы.

Точно определить, каким должно быть это необходимое их соотношение в каждом конкретном случае – задача непростая, требующая точного учета всех условий управления, начиная от специфики объекта и субъекта и заканчивая отдельными обстоятельствами, кажущимися на первый взгляд случайными и не имеющими влияния на управление, например, личностные качества отдельного человека, положение дел в других странах, организациях и т.п.

А главное, необходим правильный взгляд на перспективы общественного развития, исходя из которых выбирается определенная стратегия управления. Проще говоря, требуется перспективный ориентир управления. Ибо, как говорили древние, если капитан судна не знает, куда плыть, ни один ветер не будет ему попутным. Не имея ясного понятия о закономерностях общественного развития, его тенденциях, общественная власть будет наталкиваться на всё возрастающее сопротивление общественной среды.

Реализация власти через управление в этих условиях будет становиться всё более затрудненной, сбои в нем происходить всё чаще, что в итоге закончится дезорганизацией и потерей управления. Практика развития национальной государственности, к сожалению, всё четче подтверждает такой вывод. 

Избежать подобного негативного развития возможно только правильно осознав ситуацию и перейдя к научно обоснованному государственному управлению.   

* * *

В поисках истинного управления

О демократическом централизме, как важнейшем принципе управления обществом, не сложилось сколь-нибудь ясного понятия до сих пор. Между тем, уже в период формирования национальных государств, в эпоху Просвещения на рубеже ХVІІІ-ХІХ в.в. просветительская мысль, решая проблему управления обществом в условиях бурно развивающегося капитализма, подсознательно наткнулась на данный принцип, однако не смогла уразуметь, с чем имеет дело.

Установление разумных пределов участию граждан в общественной деятельности и социальных преобразованиях сопровождалось почти всеобщим желанием просветителей ограничить вмешательство государства в жизнь общества. Идея «общей воли» Ж.-Ж. Руссо, лежащей в основе власти, объективно служила обоснованию реформ просвещенного абсолютизма, укреплению государства. И эта же идея угрожала деятельности любого государства, ибо требовала соответствия форм, методов и целей правления «общей воле» граждан.

Характерная черта просветительской мысли – осознание неизбежности государственной власти и вместе с тем отчетливое разграничение, более того, даже противопоставление интересов нации и интересов государственной машины как таковой. Примечательны в этом смысле взгляды Вильгельма фон Гумбольдта, по мнению которого правительственный дух, «каким бы он ни был мудрым и благотворным», «создает однообразие и чуждый нации образ действий».

По его словам, «именно многообразие, возникающее из объединения многих, есть высшее благо, которое может дать общество; и это же многообразие постепенно утрачивается, если возрастает вмешательство государства». Слишком «пространная забота государства о гражданах» наносит огромный вред энергии и моральному характеру людей. «Тот, кем часто и упорно руководят, легко приходит к тому, что добровольно отказывается и от предоставленной ему доли самостоятельности, которой он располагает. Он считает себя свободным от забот, которые несут за него другие, и полагает, что достаточно ждать указаний и следовать им. Тем самым сдвигаются его представления о заслуге и вине. Идея первой его не захватывает, мучительное чувство второй овладевает им всё слабее и реже, поскольку он, ссылаясь на свое положение, с легкостью перекладывает свою вину на того, кто это положение создал.

Если же при этом оказывается еще, что намерения государства представляются ему не вполне чистыми, если он видит в них не только пользу для себя, но и какую-то побочную цель, то вред наносится не только силе, но и качеству моральной воли. Тогда он считает себя не только свободным от всех обязанностей, за исключением тех, которые государство прямо на него налагает, но и от всех попыток улучшить свое собственное положение; часто он даже боится этого, опасаясь, что тем самым государство обретет новую возможность извлечь для себя выгоду. Он старается в таких случаях всеми силами уклониться от государственных законов и чувствует себя в выигрыше, если ему это удается».

Гумбольдт давал также вполне актуальную даже сегодня характеристику бюрократической машины государства:

«Большинство этих людей имеют дело не с самими предметами, а только с их символами, формулами. Тем самым из сферы мышления устраняется множество, быть может, блестящих умов, а из сферы реального труда – множество рук, достойных более полезного применения. Больше того, и сами духовные силы этих людей ослабевают от этих отчасти пустых, отчасти односторонних занятий. Возникает новая служебная сфера и новая статья дохода – управление государственными делами, ставящая этих служителей государства в гораздо бóльшую зависимость от правящей верхушки, которая оплачивает их деятельность, чем от нации.

О печальных последствиях, вытекающих из этого, таких, как постоянное ожидание помощи от государства, недостаток самостоятельности, ложное тщеславие, бездеятельность и даже духовное убожество, самым неопровержимым образом свидетельствует опыт. Зло, из которого проистекает этот вред, в свою очередь его же и порождает. Люди, подобным образом управляющие делами государства, всё больше отвлекаются от предмета своей деятельности и начинают заниматься только формой, внося в нее бесконечные поправки, иногда, быть может, и существенные, но мало связанные с самим предметом и потому часто приносящие ему вред. Это ведет к возникновению новых форм, к новому разбуханию аппарата, а часто и к введению новых ограничительных мер, а они естественным образом вновь ведут к росту числа государственных служащих.

Поэтому-то в большинстве государств от десятилетия к десятилетию персонал государственных служащих увеличивается, государственные учреждения расширяются, а свобода подданных всё более ограничивается. При таком характере управления всё действительно зависит от самого пристального надзора, от самого строгого и честного выполнения своих функций, так как возможностей для проявления небрежности более чем достаточно. Именно поэтому не без основания стараются пропустить все дела через возможно большее число рук, чтобы устранить саму возможность ошибок или преднамеренного сокрытия подлинного положения дел.

Однако в результате этого деятельность людей становится почти полностью механической, а люди превращаются в машины; подлинное умение и добропорядочность исчезают вместе с исчезновением доверия. И наконец, поскольку занятия, о которых здесь идет речь, обретают большую важность и последовательности ради действительно должны ее обретать, понимание того, что важно и что неважно, что почетно и что презренно, в чем состоит главная и в чем – второстепенная цель, вообще сдвигается». (Гумбольдт Вильгельм фон. Язык и философия культуры. – М., 1985. – С. 45-46). 

+ + +  

Характеристика автором образа действий даже «мудрого и благотворного правительственного духа» как чуждого нации указывает на то, что он исходит из односторонне-метафизического противоставления государственного аппарата общественной необходимости. Для него общество и государство представляют две внешних друг другу самостоятельных сущности, первая из которых дает «многообразие, возникающее из объединения многих», как «высшее благо», в то время как вторая сущность, в лице государства, это благо отрицает, когда вмешивается в дела общества своей «слишком пространной заботой о гражданах», тем самым нанося «энергии и моральному характеру людей огромный вред».

Отсюда прямые дорожки ведут, с одной стороны, к анархизму, с другой – к авторитаризму и тоталитаризму.

Анархизм – политическая философия, которая рассматривает правящие классы, государство и власть в целом как нежелательные, ненужные и вредные элементы общества. Сторонники анархизма выступают за безгосударственное общество, основанное на неиерархических и добровольных ассоциациях. Вместе с тем, в анархизме есть разные течения, которые значительно различаются: от крайнего индивидуализма до крайнего коллективизма, индивидуалистического анархизма и социального анархизма, и, даже, зеленого и пост-левого анархизма. Анархическая экономика и философия права с левацких позиций отражают антиавторитарные, антигосударственные и либертарные интерпретации разных леворадикальных и либеральных идеологий.  

Тоталитаризм в политологии трактуют как форму отношения общества и власти, при которой политическая власть стремится к полному (тотальному) контролю государства над всеми аспектами человеческой жизни. Проявления оппозиции в любой форме пресекаются или подавляются государством, в том числе силой оружия. Власть на всех уровнях формируется закрыто, как правило одним человеком или узкой группой лиц из правящего слоя. Такой политический режим иногда бывает связан со стремлением построить утопическое государство «всеобщего благоденствия».

В отличие от этого, авторитаризм обычно призван решать определенные текущие задачи, предназначен для быстрой мобилизации государства и общества с конкретными целями.

Очевидно, что ни анархизм, ни авторитаризм с тоталитаризмом не были до сих пор на практике и не могут в принципе составлять истинных взглядов на основной принцип управления обществом; ибо все они являются односторонне фиксируемым искажением этой самой истины, представляющей вообще нечто от них отличное, своего рода неуловимую «золотую середину» в этом «бермудском треугольнике» из анархизма, авторитаризма и тоталитаризма. Каждая из сторон «треугольника» какой-то своей частью отражает эту «золотую середину», однако отражает в искаженном (как в кривом зеркале) виде, а потому дает далекое от истины отражение.

+ + +   

Практический опыт управления обществом в ХХ веке в условиях разных общественно-политических систем – капиталистической и социалистической – в плане использования различных методов управления обществом предоставляет, пожалуй, самый богатый материал для его осмысления. В этот период примеров всевозможных модификаций и форм реализации в управлении общественными процессами демократии, авторитаризма, тоталитаризма и даже анархии оказалось предостаточно для того, чтобы анализировать и даже научно обобщать результаты аналитики. 

При этом даже поверхностный взгляд указывает на то, что мало есть таких стран, в которых на протяжении последнего столетия характер управления ими не изменялся то в сторону демократии, то авторитаризма или тоталитаризма, и даже анархии.  

Но и среди множества различных моделей практики управления разными обществами мы не найдем истинной реализации демократического централизма. В капиталистическом мире действительной демократии не может быть в силу природы самого общества, а потому в осуществлении указанного принципа всегда присутствует больший или меньший перекос, перегиб в направлении централизма. Вполне убедительными примерами такого перегиба могут служить фашистские и нацистские режимы в Европе перед второй мировой войной. 

Общая тенденция указанного перегиба трансформировалась и воплотилась сегодня в идее так называемого "мирового правительства", а также в отрицающей национальные государства практике глобализации в мировом сообществе. 

Что касается обществ социалистического типа, то и в них – в силу внешних и внутренних условий развития – в прошлом веке демократические методы часто должны были уступать место авторитарным и тоталитарным методам. И здесь шел поиск истинного управления, но удовлетворительный ответ чаще всего не находился.

Почему? – Очевидно, потому же, почему невозможно зафиксировать закон стоимости посредством устойчивой средней цены в колебаниях товарных цен, которые определяет еще и закон конкуренции, а тот, в свою очередь, подчинен основному закону капитализма. Этими же законами в той или иной степени – разной в различных социальных системах – диктуется деятельность и в других, помимо экономики, областях жизни, в том числе и государственное управление, которое "виляет" либо в одну, либо в другую сторону.  

В различных исторических условиях то одни, то другие факторы выходят на первый план, вынуждая публичную власть приспосабливать управление людьми то к демократическим, то к авторитарным и т.д. методам; поэтому установить постоянную фиксированную модель в реализации демократического централизма (как и на рынке постоянную цену товара) однажды и навсегда невозможно. 

Ибо, демократический централизм – это принцип диалектический, а диалектика не терпит застывших неизменных предметов. Тем не менее, государственные управители, не приобретая нужных навыков диалектического мышления, в большинстве своем так и остаются без должного представления об истинном управлении, приведя в итоге мир к общему кризису управления. 

* * *

О «золотой середине» демократического централизма.

Сложный диалектический характер демократического централизма требует не упрощенного взгляда, сводящего этот принцип к некоторой обычной средней величине от эффективности действия на управляемый объект с одной стороны демократии, а с другой централизма.

У которой из двух составляющих данного принципа эффективность управляющего воздействия выше? – Однозначного ответа на такой вопрос нет, так как всё зависит от множества факторов. При одних общественных условиях более эффективно управление обществом на демократических началах, в других – на централистских. Но и в приблизительно одинаковых условиях эффективность реализации одних и тех же начал может оказаться разной, если качество одного управляющего субъекта выше или ниже, чем у другого.   

Сказанное можно изобразить по аналогии с санаторной лечебной ванной, которую наполняют одновременно горячей (демократия) и холодной (централизм) водой и которую предстоит принять нескольким лицам. Для одного из них более комфортной окажется вода потеплее, для другого похолоднее, а третьему вообще лучше было бы принять холодный душ.

Температура воды в ванной – это физическая среда для принимающего ее, так же как политический режим в стране представляет ту общественную среду, в которой живут члены данного общества. Иногда этот режим благоприятен и комфортен для подавляющего числа граждан, иногда он устраивает процентов 60 населения, еще процентов 20 никак не устраивает, а остальных 20 – в чем-то да, а в чем-то нет. Наконец, бывает и такое, что политический режим комфортен для оказавшейся у власти небольшой группы лиц, а остальные страдают от него.

И подобно тому, как температура воды в ванной изменяется посредством смешения некоторого количества холодной и некоторого количества горячей воды с определенными их температурами, так может изменяться и политический режим путем его установления и регулирования государственной властью, использующей одновременно в разных пропорциях демократизм и централизм. В зависимости от того, каково качество самой государственной власти, этот режим может быть благоприятным для большинства населения страны или стать нетерпимым для народа.

Таким образом, демократический централизм, как принцип управления обществом, может быть реализован эффективно или неэффективно, в зависимости от того, как государственная власть его реализует в конкретных исторических условиях, то есть: а) в чьих интересах, б) в каких пропорциях между демократией и централизмом.   

Для достижения высокой эффективности его реализации недостаточно взять «на глазок» половину управления на демократических началах, а еще половину отдать централизму. Здесь простое среднее арифметическое значение не работает, а требуется средняя взвешенная величина. Если, к примеру, ту же ванну наполнить 50 литрами холодной воды с температурой 20 градусов, и еще 20 литрами горячей воды с температурой 85 градусов, то средневзвешенная температура воды в ней будет не 52,5 градуса (это лишь арифметическая средняя), а всего только 38,5 градусов, необходимых для данной лечебной процедуры. 

Смешиваем требуемые количества холодной и горячей воды каждой с определенной температурой и получаем необходимую нам «золотую середину».

С аналогичной же ориентацией на «золотую середину» между «порцией централизма» и «порцией демократизма» в государственном управлении по-настоящему должен работать принцип демократического централизма. Найти каждый раз в условиях постоянно меняющихся «порций» одного и другого начал управления его "золотую середину" в постоянно меняющихся условиях, как внутренних, так и внешних, – это высший пилотаж государственного управления, которому, увы, нигде и никто не учит. 

В лучшем случае кое-что из этого принципа некоторые более-менее талантливые управленцы улавливают на интуитивном уровне…  

+ + +

 Было ли такое время в истории, когда в управлении обществом власть достигала необходимого баланса демократии и централизма, находя «золотую середину» в реализации принципа демократического централизма? Очевидно, да, таким временем были тысячелетия существования первобытного родового строя, когда власть в племенах четко распределялась между народным собранием, старейшинами родов и вождем племени. В мирное время преобладала демократия, контролирующая руководителей племени и рода, а при вооруженных конфликтах племен централизация управления и его концентрация в руках военного вождя обеспечивала необходимое эффективное управление племенем.

В основе такого управления лежала общность интересов членов родового коллектива, обусловленная существованием в нем социального равенства. Ни о каких «элитах» здесь не было и не могло быть речи, а практика определения «золотой середины» в реализации демократического централизма нарабатывалась интуитивно многими поколениями наиболее опытных членов родовых сообществ.

Однако с приходом цивилизации место общности интересов заступает их антагонизм, происходящий из появившегося в обществе социального неравенства. Отчуждение трудящейся части общества от собственности и власти и переход той и другой в руки «элитарных» групп вызвали необходимость концентрации власти и управления обществом вокруг этих групп, формирующих публичную власть в виде ставшего над обществом государства, с сокращением демократических форм в пользу централизма. Место демократических институтов управления занимают все более активно бюрократические централизованные авторитарные институты.

О сущности цивилизации уже шла речь в публикациях данного сайта (См.: «Цивилизация – от слова “рабство”»).

В этой публикации достаточно сказано в том числе и о том, какие изменения внесла цивилизация в социальное управление, поэтому здесь нет необходимости повторять сказанное. Но для лучшего понимания того, с какими проблемами сталкиваются современные государства в плане реализации демократического централизма, необходимо прежде ознакомиться с указанной публикацией уже под углом зрения представленных здесь рассуждений о сути демократического централизма.   

* * *

3. Юридическое право и демократический централизм: что выше?

Казалось бы, в чем вопрос: право – «общечеловеческая ценность», без него вообще невозможна совместная жизнь людей, в то время как демократический централизм – всего лишь один из принципов управления обществом, пусть даже и ключевой принцип. Управлять можно и не оглядываясь на какие-то принципы, в то время как право в современных государствах «возносят до небес», утверждая (или, как минимум, провозглашая в конституциях) его верховенство в обществе по отношению к государственному управлению.

Если две разные вещи имеют нечто общее, принадлежат к одному роду явлений или процессов, они непременно имеют кое-что общее и потому могут быть сравниваемы. Между тем, вопрос о соотношении права с демократическим централизмом ни теоретиками права, ни в теории управления даже не ставится, хотя речь идет не об абсолютно несравнимых друг с другом категориях (вроде работы «от забора до обеда»).

В самом деле, принцип демократического централизма – это своего рода «золотой ключик» в социальном управлении (об этом см. на сайте «Учиться управлению = учиться побеждать»), а право представляет особый – нормативный – инструмент управления. Значит, в каких-то отношениях демоцентрализм и право имеют точки пересечения и в контексте управления могут быть сравниваемы.

Неужели, в самом деле, право составляет высшую ценность чем ключевой принцип управления? О социальных ценностях вообще и ценности права как феномена современного общества также шла речь в одной из публикаций сайта (см. «Ценность права и «право» ценностей»). Там, в частности, говорилось о том, что ценность современного права определяется по нравственной шкале управляющих современными государствами глобальными финансовыми заправилами. В этом случае «общечеловеческими» ценностями вправе называться лишь ими определяемые ценности. Такова сегодня связь права и ценностей. 

На самом деле в современном обществе принцип верховенства права представляется продуктом правовой политики государств (См. на сайте: «Верховенство права как «выкидыш» правовой политики»).

+ + +

Когда некоторые правоведы, рассуждая о современном праве, представляют его себе этаким явлением «космического масштаба» (как, к примеру, профессор С.С. Алексеев), или представляют (например, Т.В. Кашанина) всеобще историческим феноменом, развивавшимся с древнейших времен подобно некоему животному организму и существовавшим исключительно в его родовом статусе (то есть без разделения его на исторические виды. В отличие от этого диалектическая теория права определяет три исторических вида права: 1) первобытное обычное право, 2) юридическое право, как право цивилизационное, от рабства до наших дней, и 3) гуманистическое право будущего бесклассового общества), - для таких «расширенных» безвидовых представлений, понятно, право выше какого-то там демократического централизма.

Так, у Кашаниной Т.В. право в его историческом развитии проходит ряд стадий: «первая стадия (стадия детства)», «вторая стадия (стадия юности)» и «третья стадия (стадия зрелости)». В итоге всё, что ей удается извлечь из подобной характеристики, сводится к такому «прогнозу» будущего права:

«Вероятно (!), – рассуждает она, – на этом процесс развития права не закончится. Если попытаться спрогнозировать процесс дальнейшего развития права (видимо, «четвертую стадию (стадию старости)» – авт.), то можно предположить, что в будущем, возможно, национальные системы права сольются в одну мировую систему права. Роль законодательного органа скорей всего (!) будет выполнять Организация Объединенных Наций. На роль мирового правоохранительного органа уже сейчас делает серьезную заявку, в частности, Международный Суд в Гааге. Не исключено и образование других международных органов для формулирования и обеспечения международных норм в будущем.

Однако, – осторожничает Кашанина Т.В., – этому, вероятно (!), будет вначале предшествовать создание континентальных систем права и соответствующих континентальных органов власти, пример которых подают страны, объединившиеся в Европейский Союз» [Кашанина Т.В. Происхождение государства и права. Современные трактовки и новые подходы. – С. 220]. 

Конечно, к разного рода прогнозам следует относиться осторожно. Но и в них не мешает соблюдать хотя бы формальную логику. Раз уж национальные системы права «сольются в одну мировую систему права», значит национальные государства со своими национальными правовыми системами исчезнут в качестве субъектов международного права. Тогда о каком законодательном органе из «объединенных наций» Т.В. Кашанина ведет речь? Опять-таки, о каком международном суде, или международном праве, или международных нормах речь?

Следовало бы уже прямо заявлять: "мировой парламент", "всемирный суд", "всемирное право"… Однако последнее видится настолько туманно, что она не в состоянии обозначить даже его контуры без привлечения наглядного «макета» Европейского Союза, прилаживая этот «макет» к мифическим «континентальным системам права».

При этом почему-то игнорируются различия давно известных юридической науке правовых семей (романо-германской, англосаксонской, мусульманской и т.д.) и всё вообще многообразие права в современном мире, на которое указывается в первой книге «Диалектики права» (см. на сайте «Диалектика права». Книга первая, ч.2, гл.15). 

По сути дела, подобные псевдонаучные «прогнозы» развития права объективно выражают заинтересованность правящей «элиты» ультраглобалистов, исповедующей космополитизм и мечтающей о подобном миропорядке. О научном предвидении перспектив развития современного права в этом случае говорить не приходится.  

+ + + 

Представление о том, что право в своем развитии проходит несколько стадий (от «детства» до «зрелости»), выглядит по-детски примитивным и не выдерживает никакой критики. Не располагая научным понятием права, конечно, напрасно пытаться сочинять какие-то прогнозы насчет его будущего развития путем «слияния» национальных систем в «одну мировую систему права». 

Ни для кого не секрет, что уже в течение нескольких столетий в мире наряду с национальными правовыми системами функционирует международное право, образуемое взаимодействием национальных государств. И почему-то ни о каком «слиянии» национальных правовых систем и их «растворении» во «всемирном праве» до сих пор нигде сообщений не было. Напротив, во взаимодействии национального и международного права наблюдаются колебания в одну либо другую сторону. Национальные государства по-разному относятся к принципу приоритета международного права перед национальным: то они признают такой приоритет, то, напротив, отказывают ему и отдают первество национальному праву, отталкиваясь от идеи суверенитета национального государства.

При этом еще ничего в современной практике не свидетельствует о начале «слияния» национального права разных государств в некоторое «мировое» право. Напротив, наблюдается обратный процесс «разложения» международного права, которое утрачивает своё значение общего регулятора международных отношений. А вместе с этим теряют свой авторитет и значение в управлении мировыми делами те организации и их органы, в частности, ООН и т.д., которые при посредстве международного права регулируют отношения между государствами.

Почему так происходит? – Думается, потому, что с начала ХХ века мир капитализма вступил в империалистическую стадию, с которой начинается новый исторический процесс – «отмирания» государства; процесс, на первый взгляд незаметный, скрывающийся за обманчивой видимостью его усиления.

Научной критике марксистского тезиса об «отмирании» государства при коммунизме была посвящена отдельная публикация сайта (См.: «Отмирание государства: марксистская утопия или реальность?»). 

Здесь нет необходимости повторять уже сказанное ранее, еще в январе 2022 года, об отмирании современного государства и о лозунге Соединенных Штатов Европы. Однако для лучшего понимания отношения демократического централизма к праву читателю данного материала необходимо обратиться к той публикации сайта и внимательно ознакомиться с ней.

+ + +    

Процесс «отмирания» государства, о котором шла речь в упомянутой публикации, существенно связан с принципом демократического централизма (о чем в той публикации не говорилось). Ибо нарушение этого фундаментального принципа социального управления неизбежно сопровождается управленческими кризисами, подобно тому как нарушения в фундаменте дома или в его несущих конструкциях неминуемо ведут к разрушению всего домостроения.

И напротив, если общество сталкивается с кризисом в государственном управлении (а сегодня это очевидный факт), следовательно, надо искать причину этого прежде всего в отступлении субъектов управления от «золотой середины» демократического централизма, в каком-то образовавшемся в его реализации «перегибе».

А что же право? – Оно всего лишь следует в фарватере развития управления, в том числе в русле изменений в принципе демократического централизма. Публичное право закрепляет в конституции современного государства такую организацию власти в обществе, которую продуцирует его политическая система. И если эта система допускает "перегиб" демоцентрализма в ту или иную его сторону от «золотой середины», право только юридически констатирует и закрепляет решение политической власти по этому поводу.

Решила политическая сила, господствующая в данный момент в обществе, что ей нужно ввести в государственную структуру пост президента – и уже в Конституции появляется такой институт. Приняли политические структуры обратное решение о переходе от централизации управления на демократические начала, и в Конституции, а за ней и обычных законах, институт президента ликвидируют либо серьезно урезают его правовой статус.

В этих случаях «верховенство права» всегда непременно уступает праву верховенства политического решения, которое по отношению к принципу демоцентрализма бывает одним из двух: 1) либо оно отвечает его «золотой середине», и тогда публичное право есть более-менее адекватным и обеспечивающим реализацию относительного верховенства права в обществе; 2) либо оно отклоняется от его «золотой середины» в ту или другую сторону, и тогда публичное право фиксирует и закрепляет это отклонение, приводя как к будущему кризису управления, так и к разбалансировке самой правовой системы.

Как было сказано в одной из публикаций сайта, верховенство юридического права в современном буржуазном государстве – это не более чем «выкидыш» правовой политики (См. на сайте: «Верховенство права как «выкидыш» правовой политики»). 

Поэтому конституирование принципа верховенстве права, которое, якобы, признаётся государством и это признание придает государству характер «правового» – не более чем декларация, если в государственном управлении не реализуется принцип демократического централизма.

Здесь и содержится ответ на наш вопрос о том, что выше: юридическое право или демократический централизм.  

* * *

  4. В чем главный «перегиб» в госуправлении?

Рассуждая об «отмирании» государства, мы отмечали, что оно начинается на высшей – империалистической – стадии развития капитализма. Почему? – Потому что в общественном базисе произошли такие изменения, которые привели к появлению могущественных монополий, превосходящих по их экономической силе не только прямых конкурентов, но даже многие национальные государства. Слияние промышленного и банковского капиталов, плюс переход в частные руки эмиссии доллара в качестве мировой валюты накануне Первой мировой войны стали теми условиями, в которых национальные государства попадают под контроль и в подчинение управлению ими мировой финансовой олигархией.

При этом происходит новое сужение господствующей в обществе властной верхушки. Если при переходе от феодализма к капитализму прежняя высшая политическая власть узкой группы лиц «королевских кровей» была у них отобрана и постепенно перешла в руки класса буржуазии, сопровождаясь при этом расширением политически господствующей властной верхушки (парламентаризм тому очевидное подтверждение), то на империалистической стадии капитализма политическая власть всё более концентрируется в руках очень узкого круга лиц – главарей промышленно-финансовой олигархии.

А вместе с этим власть в национальном государстве рамками «своей» олигархии не ограничивается. В контроль над национальным государством включаются транснациональные корпорации, хозяева которых, вместе с хозяевами мировых денег, выступают как самый узкий олигархический слой заправил мировой политикой. Складывается так называемое «глубинное государство» (deep state).

К этому феномену нам придется обратиться отдельно и поразмышлять о нем в одной из следующих публикаций, поскольку феномен этот остается до сих пор не вполне определенным.

Здесь же отметим, что с появлением «глубинного государства» принцип демократического централизма подвергается фактически такому жестокому отрицанию, что от него не остается и следа. Это отрицание завершается фашизмом, при котором государственная власть попадает в руки одного диктатора на национальном уровне, а на мировом уровне – в руки небольшой олигархической группы лиц, насилующих в своих эгоистических интересах население планеты.

В связи со сказанным выше нельзя не обратиться к опубликованной 130 лет назад статье «Роль насилия в истории», которая представляется сегодня как нельзя более актуальной, открывающей глаза на истоки многих современных процессов.

«Применим теперь нашу теорию, – пишет в статье Ф. Энгельс, – к современной немецкой истории и к ее насильственной практике крови и железа. Мы ясно увидим из этого, почему политика крови и железа должна была временно иметь успех и почему она в конце концов должна потерпеть крушение.

Венский конгресс в 1815 г. так поделил и распродал Европу, что весь мир убедился в полной неспособности монархов и государственных мужей. Всеобщая война народов против Наполеона была ответной реакцией национального чувства, которое Наполеон попирал ногами у всех народов. В благодарность за это государи и дипломаты Венского конгресса еще более грубо попрали это национальное чувство. Самая маленькая династия имела большее значение, чем самый большой народ. Германия и Италия были снова раздроблены на мелкие государства. Польша была в четвертый раз разделена, Венгрия осталась порабощенной. И нельзя даже сказать, что с народами поступили несправедливо: почему они это допустили и зачем приветствовали русского царя (Александра І) как своего освободителя?

Но так долго продолжаться не могло. С конца средних веков история ведет к образованию в Европе крупных национальных государств. Только такие государства и представляют нормальную политическую организацию господствующей европейской буржуазии и являются вместе с тем необходимой предпосылкой для установления гармонического интернационального сотрудничества народов, без которого невозможно господство пролетариата.

Чтобы обеспечить международный мир, надлежит прежде всего устранить все, какие только возможно, национальные трения, каждый народ должен обладать независимостью и быть хозяином в своем собственном доме. И действительно, с развитием торговли, земледелия, промышленности, а вместе с тем и социального могущества буржуазии, начинался повсюду подъем национального чувства, а раздробленные и угнетенные нации требовали объединения и самостоятельности.

Революция 1848 г. везде, кроме Франции, была направлена поэтому на удовлетворение национальных требований наряду с требованиями свободы. Но позади буржуазии, которая в результате первого штурма оказалась победительницей, везде уже поднималась грозная фигура пролетариата, руками которого фактически была одержана победа, и это толкнуло буржуазию в объятия только что побежденного врага, в объятия монархической, бюрократической, полуфеодальной и военной реакции, от которой революция и потерпела поражение в 1849 году.

В Венгрию, где обстоятельства сложились иначе, вступили русские и подавили революцию. Не довольствуясь этим, русский царь приехал в Варшаву и стал вершить там суд в качестве арбитра Европы. Он назначил свою послушную креатуру, Кристиана Глюксбургского, наследником датского престола. Он так унизил Пруссию, как она еще никогда не бывала унижена, запретив ей даже самые робкие поползновения к использованию в своих интересах стремлений немцев к единству, заставив ее восстановить Союзный сейм и подчиниться Австрии.

Весь итог революции свелся, таким образом, на первый взгляд, к тому, что в Австрии и Пруссии установился конституционный по форме, но старый по духу образ правления и что русский царь стал властелином Европы в большей мере, чем когда-либо раньше.

В действительности, однако, революция могучим ударом выбила буржуазию из старой традиционной рутины даже в раздробленных странах, особенно в Германии. Буржуазия получила известную, хотя и скромную долю политической власти, а каждый свой политический успех она использует для промышленного подъема…

Но для этого могучего подъема промышленности и связанной с ней торговли раздробленность Германии на мелкие государства, с их самыми разнообразными торгово-промышленными законодательствами, должна была скоро превратиться в невыносимые оковы… Возможность беспрепятственной массовой эксплуатации отечественной рабочей силы была первым условием промышленного развития, но повсюду, куда патриотический фабрикант стягивал рабочих со всех концов, полиция и попечительство о бедных противились водворению пришельцев. Единое общегерманское гражданство и полная свобода передвижения для всех граждан страны, единое торгово-промышленное законодательство были теперь уже не патриотическими фантазиями экзальтированных студентов, а необходимым условием существования промышленности.

К тому же в каждом, в том числе и карликовом, государстве были разные деньги, разные системы мер и весов, часто даже по две и по три системы в одном государстве. И из всех эти бесчисленных разновидностей монет, мер и весов ни одна не была признана на мировом рынке… Если даже и удавалось в конце концов всё это преодолеть, то сколько тратилось при всех этих трениях усилий, сколько тратилось денег и времени! Между тем, и в Германии начали, наконец, понимать, что в наши дни время – деньги…

Куда бы ни приезжали немецкие купцы, они везде прибегали к иностранному покровительству – французскому, английскому, американскому – или должны были поскорее натурализоваться  на новой родине… Отсюда видно, что стремление к единому “отечеству” имело весьма материальную подоплеку…Это не был… призыв к единству, провозглашенный адвокатами и прочими буржуазными идеологами…, которые воображали, что любят свободу и единство ради них самих, и не видели, что превращение Германии в кантональную республику по швейцарскому образцу, к чему сводились идеалы наиболее трезвых из них, также невозможно, как и гогенштауфенская империя вышеупомянутых студентов… Германское единство сделалось экономической необходимостью. И люди, которые его теперь требовали, знали, чего они хотят…

Но единство Германии было не только германским вопросом. Со времени Тридцатилетней войны уже ни одно общегерманское дело не решалось без весьма ощутимого иностранного вмешательства, Фридрих ІІ завоевал в 1740 г. Силезию с помощью французов. Реорганизация Священной римской империи в 1803 г., проведенная по решению имперской депутации, была буквально продиктована Францией и Россией.  Затем Наполеон установил в Германии такие порядки, которые отвечали его интересам. И, наконец, на Венском конгрессе под влиянием прежде всего России, а также Англии и Франции, она была снова раздроблена на тридцать шесть государств, включавших в себя двести с лишним обособленных больших и малых клочков земли, причем немецкие монархи… добросовестно помогали этому и еще более усилили раздробленность страны. Вдобавок, отдельные куски Германии были отданы иноземным государям.

Германия оказалась, таким образом, не только бессильной и беспомощной, раздираемой внутренними распрями, обреченной на жалкое прозябание в политическом, военном и даже промышленном отношении, но, что еще гораздо хуже, Франция и Россия в силу укоренившегося обычая приобрели право на расчленение Германии, точно так же как Франция и Австрия присвоила себе право следить за тем, чтобы Италия оставалась раздробленной. Этим мнимым правом и воспользовался царь Николай в 1850 г., когда, бесцеремоннейшим образом воспрепятствовав всякому самовольному изменению конституции, заставил восстановить Союзный сейм, этот символ бессилия Германии.

Итак, единство Германии приходилось завоевывать не только в борьбе против германских монархов и других внутренних врагов, но и против заграницы. Или же – с помощью заграницы …. » [Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т.21. с.421-426].   

Как видим, для Энгельса лишь крупные национальные государства могут быть нормальной политической организацией господствующего в Европе класса буржуазии. И только они есть необходимой предпосылкой для будущего интернационального сотрудничества народов.

Это значит, что ориентация глобальной «элиты» на организацию управления через так называемое «глубинное государство», которое опирается на насилие в разных его формах, отрицающее демократический централизм как ключевой принцип социального управления, не имеет будущего. Хотя бы уже потому, что из социального управления она устраняет «становой хребет», роль которого принадлежит принципу демократического централизма, в котором демократия придает управлению жизненную силу, организуемую и направляемую целеполаганием централизма.

В заключение прибавим к этому еще одно малоизвестное замечание Ф. Энгельса об ассоциации будущего.

«Существовавшие до сих пор ассоциации, естественно сложившиеся или же искусственно созданные, служили, в сущности, экономическим целям, но эти цели были завуалированы и скрыты идеологическими аксессуарами. Античный полис, средневековый город или цех, феодальный союз дворян-землевладельцев – все имели побочные идеологические цели, святость которых они чтили и которые у патрицианского родового союза и у цеха возникали из воспоминаний, традиций и символов родового общества и не в меньшей степени, чем у античного полиса. Только капиталистические торговые общества – совершенно трезвы и практичны, но зато и вульгарны.

Ассоциация будущего соединит трезвость последних с заботой древних ассоциаций об общем благе членов общества и таким путем достигнет своей цели» [Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т.21.- с. 405].

Это – к размышлению о навязываемых всему миру подчиняющими многие национальные государства ультраглобалистами их «универсальных ценностях», к пониманию того, что у такой политики исключается возможность объединить человечество под единым универсальным управлением транснационалов и подчинить весь мир воле последних.

Понять значение демократического централизма и реализовать его как принцип управления обществом на практике  – значит научиться управлять государством, а вместе с этим научиться побеждать в этом жестоком конкурентном мире (См. также на сайте: «Учиться управлению = учиться побеждать»).