О теории права и "черных дырах" ее развития

      Было бы наивным считать «знаком согласия» уже затянувшееся молчание теоретиков права, сопровождающее становление диалектической теории права, начало которому положено выходом в 2013 г. первой книги «Диалектики права».

       Во «Введении» этой работы, в частности, отмечалось, что результаты предлагаемого исследования и его метод в такой степени отличаются от представлений о праве и подходов, выработанных до сих пор юридической наукой, что требуются некоторые предварительные замечания, ориентирующие относительно данного исследования. 

   Не иначе как незнакомством с указанными замечаниями можно объяснить это затянувшееся молчание и отсутствие хотя бы малейшей критики названной теории. Данное обстоятельство, а также тот факт, что ровно 50 лет назад мною впервые были высказаны соображения по вопросу о формировании понятия права в советской юридической науке [1], и эти соображения нашли отражение в упомянутом «Введении» (а начало работы над «Диалектикой права относится к 1975 году), – эти обстоятельства натолкнули на мысль привести их еще раз в предлагаемой здесь публикации.

     С возникновением исторического материализма наука об обществе получила в свое распоряжение материалистическое понимание истории, в качестве руководства к изучению общественных явлений и процессов. Это понимание сводится к тому, чтобы, исходя из материального производства, рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения – т.е. гражданское общество на его различных ступенях – как основу всей истории; затем отобразить деятельность гражданского общества в сфере государственной жизни, а также объяснить из него все различные теоретические порождения и формы сознания, религию, философию, мораль и т.д., и проследить процесс их возникновения на этой основе, благодаря чему можно будет изобразить весь процесс в целом, а потому и взаимодействие между его различными сторонами.

    Эта концепция показывает, что каждая ступень истории застает в наличии определенный материальный результат, определенную сумму производительных сил, исторически создавшееся отношение людей к природе и друг к другу, застает передаваемую каждому последующему поколению предшествующим ему поколением массу производительных сил, капиталов и обстоятельств, которые хотя и изменяются новым поколением, однако предписывают ему собственные условия жизни и придают ему определенное развитие, особый характер. Эта концепция показывает, таким образом, что обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства [2].

      Наше понимание истории, замечал Ф. Энгельс в 1890 г. в одном из писем, «есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо изучать заново, надо исследовать в деталях условия существования различных общественных формаций, прежде чем пытаться вывести из них соответствующие им политические, частноправовые, эстетические, философские, религиозные и т.п. воззрения. Сделано в этом отношении до сих пор немного, потому что очень немногие люди серьезно этим занимались. В этом отношении нам нужна большая помощь, область бесконечно велика, и тот, кто хочет работать серьезно, может многое сделать…» [3].

      Материализм в истории, подчеркивал В.И. Ленин, «никогда не претендовал на то, чтобы все объяснить, а только на то, чтобы указать “единственно научный”, по выражению Маркса (“Капитал”), прием объяснения истории» [4]. «Маркс и я, – отмечал вместе с тем Энгельс, – были едва ли не единственными людьми, которые спасли из немецкой идеалистической философии сознательную диалектику и перевели ее в материалистическое понимание природы и истории» [5].

      Тем не менее, в науке о праве за истекшее столетие заметного теоретического прорыва не произошло. В юридической науке преобладает точка зрения метафизики и идеализма, несмотря на попытки первых советских ученых-марксистов П.И.Стучки, Е.Б.Пашуканиса, И.П.Разумовского, А.К.Стальгевича в 20-е годы подойти к объяснению права с позиций исторического материализма. Как известно, становление правовой мысли в СССР шло в острой борьбе с многочисленными течениями буржуазной юриспруденции, и в ходе этой борьбы советская теория права обретала прочную почву для подлинно научного объяснения права как социального явления [6].

      С первых шагов советская правовая мысль ориентировалась на то, что право – не столько законы, сколько общественные отношения, охраняемые государством. Однако на этом пути советская теория права, в лице названных представителей правовой науки, не смогла достичь тех результатов, которые, несомненно, могут быть получены из основных посылок, отстаиваемых ими. Причина – в методологической ограниченности, которую им в значительной степени удалось преодолеть, но которая все-таки не была полностью преодолена.

      Говоря о методологии исследования права, П.И. Стучка отмечал: «Мы право ищем в общественных отношениях. Наш метод определяется применением революционной диалектики и к изучению этих отношений. Конечно, мы не можем говорить о готовом методе, когда мы еще спорим о том, где искать само право и где его точные пределы, каких мы и не стремимся определить в точности ввиду предполагаемой недолговечности права самого…» [7].

      Не будучи вполне удовлетворенной результатами науки о праве 20-х годов, советская правовая мысль, выражая тенденцию усиления сознательного элемента в правовом регулировании, присущую социалистическому строительству, встала на путь иного подхода к пониманию советского права, обратилась к нормативности права. В отличие от прежнего («материально-объективного»), новый подход акцентировал внимание на праве как системе норм, придав последним решающее значение [8].

      Но, как это часто случалось в истории науки, перенесение центра тяжести с одной стороны предмета на другую привело к умалению первой и преувеличению последней. В результате в теории права, декларировавшей одну и ту же диалектико-материалистическую методологию, по ряду узловых вопросов понимания права сложились противоположные представления. С одной стороны, «юридическое отношение – это первичная клеточка правовой ткани, и только в ней право совершает свое реальное движение. Право как совокупность норм наряду с этим есть не более, как безжизненная абстракция» [9]. С другой стороны, «правоотношение есть результат действия нормы», или «правоотношение – это реализация правовой нормы» [10]. В одном случае: «Право, как система общественных отношений, нами понимается как право в объективном смысле, а закон – право в смысле субъективном» [11]; в другом: «…право в объективном смысле – это законодательство данного периода в данной стране; право же в субъективном смысле – это те конкретные возможности, права, обязанности, которые возникают на основе и в пределах этого законодательства на стороне участников разнообразных юридических отношений» [12]. Деление права на объективное и субъективное, по словам Н.И.Матузова,  несет на себе «философский аспект», а именно, «выражает первичность одного из этих явлений и вторичность другого». Это казалось автору «естественным». Но совершенно так же за полвека до него понимал указанное деление «в философском аспекте» и А.К.Стальгевич, замечая, что от ответа на данный вопрос зависит отношение теоретиков права «к тому или другому лагерю в области мировоззрения».

     Подобное разнотолкование проблем правовой науки могло произойти только из одностороннего развития теоретического изучения права. Преувеличенное развитие одной черты (нормативной) в познании права привело к тому, что определение права как системы правоотношений на начальном этапе развития советской правовой науки было в дальнейшем превращено в свою противоположность, так что в последующем даже отдельные робкие попытки включить правоотношения в общее определение права [13] отвергались большинством авторов [14]. Фактически система юридических норм оказалась оторванной от своей реальной основы, которая, напротив, из основания права стала тем, что обосновано, или «проявлениями» права.

      Существа дела не меняет то, что любое нормативистское определение права авторы подкрепляли ссылкой на классовую обусловленность содержания правовых норм: из нормативистской трактовки права классовая обусловленность норм необходимо не вытекает, а есть лишь произвольным присоединением к ней основополагающих выводов марксизма. «Юридический позитивизм в его якобы марксистском облачении, – отметит позже Л.С.Явич, – оказался в принципе антинаучной и сугубо вредной концепцией. К концу 70-х годов он вступил в явное противоречие с жизнью, с назревавшей необходимостью радикальных изменений всех сторон жизни советского общества» [15].

      Не случайно теоретико-правовая мысль не остановилась на нормативистской концепции права. Уже к концу 40-х годов выявляется потребность в более основательном исследовании соотношения между нормами права и правовыми отношениями. Эта проблема, став одной из центральных в советской теории права 50-х – 70-х годов, потребовала разработки вопросов методологии правового исследования.

     Развитие марксистской теории права находится на том этапе, на котором должен совершится качественный скачок, отмечал я тогда, высказав при этом уверенность, что «следующая ступень развития советской правовой мысли должна стать отрицанием «нормативистского этапа» познания права, бывшего отрицанием «материально-объективного» этапа, то есть представлять диалектическое отрицание отрицания. Это означает как бы возврат к старому, но на более высокой ступени, с учетом момента снятия. Отрицается идеалистический подход к праву, а «снимается» положительное, рациональное зерно нормативистской концепции, а именно, связь нормы и правоотношения… К праву стремятся подойти как к социальному феномену, вырастающему из экономической структуры и не сводимому к закону, но противостоящему произволу» [16].

     Возражая против опасений отдельных теоретиков относительно того, что отказ от признания нормативности права может привести к утере его юридической специфики, Л.С. Явич ставил резонный вопрос: «Существует ли в действительности альтернатива: либо признание нормативности права и сведение его к общим юридическим нормам, либо отказ от признания нормативности права и его широкое понимание?». Автор отвечал на него отрицательно, с чем трудно было не согласиться [17].  

     Уверенность в наступлении означенного этапа в развитии правовой мысли мною основывалась на том, что правовая теория находится «в вечном процессе движения, возникновения противоречий и разрешения их» [18]. Сталкиваясь с возникающими противоречиями, теория вынуждена обращаться к методологии правового исследования, ибо «только метод в состоянии обуздывать мысль, вести ее к предмету и удерживать в нем» [19].

       Проблема, однако, состоит в том, что методология как самостоятельная наука еще не сложилась к настоящему времени и, как замечал когда-то проф. С.И.Солнцев, «существует в связи или с логикой, или с гносеологией, или в большинстве случаев является составной частью той или иной специальной науки (социологическая методология, экономическая методология, методология права и т.д.). Специальная методология той или иной специальной научной дисциплины обычно поэтому поглощается или логическими проблемами, или гносеологическим учением, или чаще всего исчезает, иногда без остатка, в непосредственном материальном содержании той или иной науки» [20].

      Поэтому правовая мысль встала перед методологическим выбором, осуществить который ей никак не удается вот уже более трех десятилетий. Что касается марксистского правопонимания, то в те же 20-е годы П.И. Стучка писал: «…если бы нас стали спрашивать с пристрастием ….о нашем правопонимании по-марксистски, то, боюсь я, открылось бы, что у нас никакого такого понимания нет и даже быть не может, а что мы мыслим тут, как и по многим другим вопросам, чисто по-буржуазному. И я скажу, что это вполне понятно и естественно». Свою мысль он пояснял тем, что победивший пролетариат должен противопоставить буржуазному мировоззрению пролетарское или коммунистическое мировоззрение. «Но его нужно себе выработать, ибо его в природе в готовом виде нет. А пока мы его не выработали, у нас в головах будет, незаметно для нас, по-прежнему господствовать старое, т.е. буржуазное или юридическое мировоззрение. А буржуазная интеллигенция, как это всегда бывает в эпоху великих кризисов, пожалуй, повернет вспять – к христианству…» [21]. Как в воду глядел видный ученый-юрист… 

      На рубеже 80-х – 90-х годов ХХ в. в мире произошли изменения, означавшие новый поворот в становлении социализма, связанные с глубоким кризисом, охватившим СССР и другие страны социалистической ориентации. Дать всестороннюю оценку этому повороту в судьбах социализма смогут лишь будущие поколения. Но свершают его ныне живущие, каждый из нас; сознательно или в неведении, борясь или бездействуя, – все мы так или иначе определяем, каким будет этот исторический поворот. Главное – чтобы он не оказался гибельным для земной цивилизации, чтобы человеческая мысль сумела найти в лабиринтах законов общественного развития пути, достойные великого предназначения Человека. Естественно, этот масштабный по историческим меркам кризис сказался на всех сферах общественной жизни, в особенности, на идеологии. В общественной науке пошел бурный процесс «буржуазной перестройки», повсеместный отказ от марксистско-ленинской теории права и отход на позиции прежнего «юридического мировоззрения», сопровождаемый методологическим хаосом.     

      «Проблема создания цельной, непротиворечивой и “работающей” теории права, – отмечает А.В. Поляков, – актуальна в правоведении на протяжении по крайней мере двух последних столетий. Есть серьезные основания полагать, что ее окончательное разрешение принципиально недостижимо. Однако данное обстоятельство не только не останавливает, а, наоборот, стимулирует возникновение новых вариантов модернизации существующих правовых теорий…

К сожалению, в современной российской науке на рубеже тысячелетий данная задача далека от выполнения как никогда в прошлом, что позволяет говорить о симптомах кризиса современного российского теоретического правопонимания. Не секрет, что объективно это связано с дезавуацией марксистской школы объяснения политико-правовых феноменов и образовавшейся вследствие этого “черной дырой” в теории государства и права, заделывать которую предстоит не одному поколению ученых. Отсутствие же сложившихся философско-методологических подходов, альтернативных марксизму, заставляет многих из пишущих на теоретико-правовые темы догматически использовать политико-правовые конструкции, возникшие на совершенно иной методологической и идейной основе. Так, на смену (а иногда просто в дополнение) марксистским постулатам приходят другие, антимарксистские, призванные заполнить идеологический вакуум, но не имеющие за собой твердых научных оснований.

    Большинство современных попыток модернизации российской теории права представляют собой эклектичное сочетание разнородных начал и идей, плохо согласующихся между собой и хотя бы в силу этого не удовлетворяющих элементарным требованиям, предъявляемым к научным теориям. Само существование правоведения как системы научного знания тем самым ставится под сомнение…Эти характерные явления нынешнего российского теоретического правосознания (и не только российского – А.Ю.) рождены стремлением вместить в рамки типологически этатистского менталитета, отягощенного реликтовыми остатками марксистского мышления, некритически воспринятые ценности либеральной западной правовой идеологии, и хотя такой “идейный гибрид” отвечает определенным политическим и идеологическим настроениям сегодняшнего дня, с точки зрения развития правовой теории – “мертворожденное дитя”.

      Представляется, что современная российская теория права должна не возрождать ложный дуализм естественного и позитивного права, а работать над концепцией, которая объясняла бы право как многообразный, но единый феномен, существующий на разных уровнях и в разных ипостасях» [22].

      Сам этот автор связывает устранение возникшей «черной дыры» с так называемой «интегральной теорией права», шагом к которой может стать, по его мнению, синтезирование ряда идей, сформулированных в русской дореволюционной философии права. Однако как определить круг идей, требуемых для «синтезирования», автор нам не поясняет; в итоге остается загадкой, почему к русской дореволюционной философии права не причисляют идеи Г.В.Плеханова, В.И. Ленина и других марксистов. Похоже, «забыли», что свое основное сочинение о государстве и праве («Государство и революция») Ленин написал до социалистической революции 1917 года, и что идеи этого сочинения были немаловажны, коль скоро советская теория права крепко опиралась на них. Невольно подумаешь: чтобы пройти «синтезирующий отбор» философско-правовых идей, надо быть не революционером-марксистом, а профессором или приват-доцентом… 

       Если «дезавуация марксистской традиции объяснения политико-правовых феноменов» в представлении автора связывается с появлением «черной дыры» в теории государства и права, «заделывать которую предстоит не одному поколению ученых», значит указанная традиция не была «чужеродным телом» в организме юридической науки, удалив которое последняя «вздохнет свободно». А раз так, то нет никаких логических оснований исключать марксистские философско-правовые идеи из русской дореволюционной философии права.

        В свое время Энгельс о философии Гегеля заметил: «гегелевская школа разложилась, но гегелевская философия еще не была критически преодолена… Фейербах разбил систему и попросту отбросил ее. Но объявить данную философию ошибочной еще не значит покончить с ней. И нельзя было посредством простого игнорирования устранить такое великое творение, как гегелевская философия…» [23]. 

    Иное дело, что «синтезировать» марксистские правовые идеи с буржуазным юридическим мировоззрением можно не иначе как эклектически, то есть чисто внешним и произвольным образом, «скрещивая» индивидуалистическую и социальную точки зрения на предмет. Но эклектических теорий в истории правовой мысли было предостаточно, и множить их нет необходимости.

        Отсюда ясно, что истину нужно искать не на пути «синтезирования», а двигаться к ней другим путем, выбрав одну точку зрения, один подход, памятуя при этом поучительное замечание Ф. Энгельса: «Великая основная мысль, – что мир состоит не из готовых, законченных предметов, а представляет собой совокупность процессов, в которой предметы, кажущиеся неизменными, равно как и делаемые головой мысленные их снимки, понятия, находятся в беспрерывном изменении, то возникают, то уничтожаются, причем поступательное развитие, при всей кажущейся случайности и вопреки временным отливам, в конечном счете прокладывает себе путь, – эта великая основная мысль со времени Гегеля до такой степени вошла в общее сознание, что едва ли кто-нибудь станет оспаривать ее в общем виде.

       Но одно дело признавать ее на словах, другое дело – применять ее в каждом отдельном случае и в каждой данной области исследования. Если же мы при исследовании постоянно исходим из этой точки зрения, то для нас раз навсегда утрачивает всякий смысл требование окончательных решений и вечных истин; мы никогда не забываем, что все приобретаемые нами знания по необходимости ограничены и обусловлены теми обстоятельствами, при которых мы их приобретаем. Вместе с тем нам уже не могут больше внушать почтение такие непреодолимые для старой, но все еще весьма распространенной метафизики противоположности, как противоположности истины и заблуждения, добра и зла, тождества и различия, необходимости и случайности.

        Мы знаем, что эти противоположности имеют лишь относительное значение: то, что ныне признается истиной, имеет свою ошибочную сторону, которая теперь скрыта, но со временем выступит наружу; и совершенно так же то, что признано теперь заблуждением, имеет истинную сторону, в силу которой оно прежде могло считаться истиной…» [24].

     Последнее замечание прямо адресовано тем, кто спешит зачислить в разряд «заблуждений» марксистско-ленинскую теорию права. «Я не знаю, – заметил как-то Г.В. Плеханов, – придет ли такое время, когда мы избавимся, наконец, от удовольствия ломать копья с подобными “критиками”. Думаю, что да; думаю, что придет после того общественного преобразования, которое устранит социальные причины некоторых философских и иных предрассудков… Скажу больше: чем серьезнее данный метод, тем нелепее те злоупотребления им, которые позволяют себе люди, плохо его усвоившие. Но разве это довод против серьезного метода? Люди много злоупотребляли огнем. Но человечество не могло бы отказаться от его употребления, не вернувшись на самую низкую стадию культурного развития» [25].

        Время устранения некоторых философских и иных предрассудков, о котором мечтал Г.В. Плеханов, как и «эра милосердия», о которой рассуждали герои фильма «Место встречи изменить нельзя», еще не наступили. Но что нам мешает уже сейчас, постигая понятие права, пользоваться серьезным научным методом?  

А.И. Ющик, доктор юридических наук, профессор

______________________________

1. Ющик А.И. К вопросу о формировании понятия права в советской юридической науке // Проблемы правоведения. Вып.38. Республиканский межведомственный научный сборник. – К., 1978.- С. 19-20. 

2. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - Т.3.- С. 36-37.

3. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - Т.37.- С. 371.

4. Ленин В. И. Полн. собр. соч.- Т. 1.- С. 144.

5. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. – Т. 20.- С. 10. «…Маркс и Энгельс в своих сочинениях больше подчеркивали диалектический материализм, чем диалектический материализм, больше настаивали на историческом материализме, чем на историческом материализме» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т.18. – С. 350).

6. Ющик А.И. К вопросу о формировании понятия права в советской юридической науке. – С. 19-20. 

7. Стучка П.И. Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права. – Рига, 1964. – С. 221.

8. Явич Л.С. Социализм: право и общественный прогресс. – М.: Юрид. лит.,1990. – С.12.

9. Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм.- М., 1928. – С. 41-42.

10. Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении.- М., 1974. – С. 51,73.

11. Стальгевич А.К. Пути развития советской правовой мысли.– М., 1928. – С.59.

12. Матузов Н.И. Личность. Права. Демократия. – Саратов, 1972. – С. 9-12.

13. Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. – М., 1958; Миколенко Я.Ф. Право и формы его выражения // Советское государство и право. – 1965.– № 7; Проблемы советского социалистического государства и права в современный период.- М., 1969.

14. Фарбер И.Ф. О сущности права. – Саратов, 1959; Иоффе О.С., Шаргородский М.Д. Вопросы теории права. – М., 1961, и др.

15. Явич Л.С. Социализм: право и общественный прогресс. – С. 16.

16. Ющик А.И. К вопросу о формировании понятия права в советской юридической науке. – С. 27-28.

17. Явич Л.С. Общая теория права. – Л., 1976. – С. 109-110. В дальнейшем Л.С. Явич защищал т.н. «широкий» подход к праву.

18. Ленин В.И. Полн. собр. соч.- Т. 29. – С. 177.

19. Гегель Г. Энциклопедия философских наук. – Т.1. – М., 1974. – С. 57.

20. Солнцев С.И. Общественные классы / Сергей Иванович Солнцев; вступ. статья, сост. и комментарии В.С. Сычевой. – М.: Астрель, 2008. – С. 484-485.

21. Стучка П.И. Избранные произведения… - С. 290-291.

22. Поляков А.В. Петербургская школа философии права и задачи современного правоведения // Правоведение. – 2000.– № 2. – С.4-6; Он же: Возможна ли интегральная теория права? / Государство и право на рубеже веков (Материалы всероссийской конференции): Проблемы теории и истории. – М., 2001.

23. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.- Т. 21. – С . 281.

24. Там же. – С. 302-303.

25. Плеханов Г.В. Литература и эстетика. – М.: Гос. Изд-во художественной литературы. 1958. – Т.1. Теория искусства и история эстетической мысли. – С. 125.