Заметки о демократии

Слово «демократия» к месту и не к месту склоняют все, кому не лень. Особенно изощряются те власть предержащие, которые чрезмерной трескотней о демократии прикрывают свою антидемократическую сущность. Ввиду такого вот обращения с ним слово «демократия» для большинства не только обывателей, но и ученых мужей-политологов утратило свое действительное значение и стало уже нередко употребляться в негативном, даже ругательном смысле. Но, может быть, такое отношение к демократии несправедливо, быть может, с умыслом извращают этот популярный и модный ныне термин и настало время вернуть обществу его истинное значение?.. 

Слова, замечает в связи с этим профессор Джованни Сартори, имеют свою красноречивую историю, потому пренебрегать причиной, по которой они были созданы, игнорить последующие отступления от первоначального значения тех слов – сродни отказу от компаса в опасном плавании. Изначальное значение слова никогда не является выдумкой, поэтому вернувшись назад к этимону, мы обретаем уверенность, что стоим на истинных позициях. Это же справедливо и в отношении демократии, этимологическое определение которой заключается в том, что демократия – это управление или власть народа (Сарторі Дж. Основи теорії демократії: народ і врядування : У кн. ДЕМОКРАТІЯ: Антологія / Упоряд. О. Проценко. – К.: Смолоскип, 2005. – с.25).

Демократия сегодня, утверждают Т. Болл и Р. Деґґер, так популярна, что большинство политических идеологий заявляют о своей приверженности ей. Но эти якобы демократические идеологии всякий раз конкурируют между собою, а иногда даже доходят до конфликта.

Так, либеральная демократия сформировалась на основе либерализма, который акцентирует на правах и свободах индивида; именно данная форма демократии характерна для западных демократий. С точки зрения либералов, демократия – это несомненно народовластие, но существенным элементом такого управления есть защита прав и свобод индивида. Это означает, что управление большинства является ограниченным. Иными словами, демократия – это есть управление большинства народа, но лишь в той мере, в какой принадлежащие к большинству не пытаются лишить индивидуумов и меньшинств их основных гражданских прав. Право свободно говорити и отправлять службу Божью, право выдвигать свою кандидатуру на государственные должности и право иметь собственность принадлежат к тем гражданским правам и свободам, которые либералы вообще признают необходимыми для реализации демократического идеала в их интерпретации.

В западных демократиях, особенно в Европе, по словам авторов, главный вызов либеральной концепции идет от социал-демократии, для которой ключем к демократии является равенство, в особенности равенство полномочий общества и правительства. Социал-демократы утверждают, что либеральная демократия отдает обездоленных и рабочий класс на милость богачей, так как в современном мире деньги – основной источник власти, следовательно, богатые имеют власть над бедными. Богатство дает возможность выдвинуть свою кандидатуру на разные должности и влиять на правительственную политику, а потому богатые оказывают гораздо большее влияние на определение государственной политики. Но такое преимущество трудно назвать демократией, демократия – это народовластие, и оно требует, чтобы каждый индивид имел более-менее одинаковое влияние на управление. Вследствие этого в своих программах социал-демократы призывают к перераспределению богатства ради утверждения равенства, к государственному, а не частному контролю над природными ресурсами и основными производственными отраслями, к рабочему контролю на рабочем месте.

Они, как и либералы, стремятся сохранить гражданские свободы и содействовать справедливой конкуренции на политические должности, однако, в отличие от либералов, отрицают, что большинство людей на самом деле могут иметь свободу или что возможна справедливая политическая конкуренция, когда имеет место огромное неравенство богатства и власти.

Наконец, пишут Т. Болл и Р. Деґґер, народная демократия оказалась господствующим вариантом демократического идеала в коммунистических странах. В определенных аспектах народная демократия ближе к первичному греческому представлению о демократии как об управлении демоса в интересах демоса, чем либеральная демократия или социал-демократия. Народная демократия должна состоять в руководстве коммунистической партии ради благополучия рабочего большинства. В начале нового столетия этот взгляд разделяют с лидерами Китая только коммунистические вожди Вьетнама, Кубы и Северной Кореи.

Либеральная демократия, социал-демократия и народная демократия – вот три главных варианта демократического идеала в современном мире, и, как заявляют авторы, «важно понять эти варианты и то, как они связаны с разными политическими идеологиями» (Болл Т., Деґґер. Демократичний ідеал: історія становлення : У кн. ДЕМОКРАТІЯ: Антологія / Упоряд. О. Проценко. – К.: Смолоскип, 2005. – с. 23-24).

+++

Для такого понимания отметим еще следующее. Естественным следствием демократии в этимологическом значении этого слова, замечает Дж. Сартори, есть демолатрия, «то есть многословные разглагольствования о народе, на самом деле абсолютно не интересуясь ним... Фетишизация идеального народа часто идет плечом к плечу с абсолютным презрением к реальному, живому народу» (Сарторі Дж. Основи теорії демократії: народ і врядування. -  c.29). 

При этом автор указывает на шесть интерпретаций «народа»: 1. Народ означает буквально каждого; 2. Народ означает неопределенно большую часть, очень много; 3. Народ означает низший класс; 4. Народ – нераздельное единство, определенная органичная целостность; 5. Народ – это большая часть, выраженная принципом абсолютного большинства; 6. Народ – это большая часть, выраженная принципом ограниченного большинства.

Из анализа данных формул в контексте понятия демократии Дж. Сартори останавливается на понятии народа, «который выражают на основании правил подсчета, то есть определяют на основе принципа абсолютного большинства или ограниченного большинства». Абсолютное большинство в указанном контексте означает, что считаются только лишь с большинством: большая часть всякой совокупности людей занимает место всех и имеет неограниченное (то есть абсолютное) право решать за всех. И наоборот, согласно принципу ограниченного большинства никакие права никакого большинства не могут быть «абсолютными» (то есть безграничными). Итак, полагает он, первый критерий ведет к демократии, определяемой как система чистого и простого управления большинства (majority rule); тогда как второй критерий ведет к демократии, определяемой как система управления большинства, ограниченного правами меньшинства (majority rule limited by minority rihgts).

Вместе с тем, означенные процедурные интерпретации «народа» оказываются противоречивыми. Так, в первом варианте демократия с самого начала не имеет демократического будущего, которое зависит от возможности превращения большинства в меньшинство и наоборот. Во втором случае встает вопрос: как можно ограничить власть тех, кто имеет на нее полное право?

На этот вопрос нельзя ответить, обратившись к простому представлению о демократии, основанному на «воле народа», ибо народ, уполномоченный принимать решения согласно принципу управления большинства, осуществляет свою власть в определенных границах только потому, что появляются факторы, полностью чуждые народной воле (Сарторі Дж. Основи теорії демократії: народ і врядування. - c. 26-29).  

Теория демократии, состоящая лишь из представления о власти народа, утверждает далее Дж. Сартори, адекватна только в той мере, в какой она борется с властью самодержца. Когда этот соперник побежден, к народу автоматически переходит лишь номинальное право на власть, а осуществление власти – вещь совсем иная. Если будет ясное понимание такой ситуации, мы, несомненно, можем посодействовать способам и средствам максимального увеличения власти (реальной власти) народа. Однако, чем сильнее мы стремимся к народному осуществлению власти – как в теории демократии участия, – тем больше мы должны стремиться выяснить, каким является тот реальный народ. Если это стремление отсутствует, если сторонники прямой народной власти – именно те люди, которые изображают народ как священное, необъяснимое и загадочное единство, тогда мы ни на пядь не продвинулись дальше от демократии в этимологическом понимании (Сарторі Дж. Основи теорії демократії: народ і врядування. - с. 36).

+ + +

Надо признать, что первичное (этимологическое) определение демократии как «власти народа» – это, конечно, крайне абстрактное определение для научного понятия демократии. Указанное понятие требует уяснения сущности демократии как общественного явления; а предварительное выяснение значения слова «народ» безотносительно к слову «власть», как это делает Дж. Сартори, только мешает уяснению понятия демократии и запутывает вопрос. Ибо для абстракции «народа» можно предложить не только шесть интерпретаций названного автора, но и еще десяток подобных интерпретаций других авторов.

Если анализировать различные определения демократии, то оказывается, что большинство авторов связывают понятие демократии с понятием государства, как политического института. Этим характеризуется и марксистская теория, как высшая ступень в развитии науки об обществе, которая однозначно соотносит демократию с понятием государства.

«В обычных рассуждениях о государстве, – отмечал, в частности, В.И. Ленин, – постоянно делается та ошибка, от которой … предостерегает Энгельс … Именно: постоянно забывают, что уничтожение государства есть уничтожение также и демократии, что отмирание государства есть отмирание демократии. На первый взгляд такое утверждение представляется крайне странным и непонятным; пожалуй, даже возникнет у кого-либо опасение, не ожидаем ли мы пришествия такого общественного устройства, когда не будет соблюдаться принцип подчинения меньшинства большинству, ибо ведь демократия это и есть признание такого принципа?

Нет. Демократия н е тождественна с подчинением меньшинства большинству. Демократия есть признающее подчинение меньшинства большинству государство, т.е. организация для систематического насилия одного класса над другим, одной части населения над другою» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 33. - с. 82-83).

«Демократия имеет громадное значение в борьбе рабочего класса против капиталистов за свое освобождение. Но демократия вовсе не есть предел, его же не прейдеши, а лишь один из этапов по дороге от феодализма к капитализму и от капитализма к коммунизму. Демократия означает равенство… Но демократия означает только формальное равенство… Демократия есть форма государства, одна из его разновидностей. И, следовательно, она представляет из себя, как и всякое государство, организованное, систематическое применение насилия к людям. Это с одной стороны. Но, с другой стороны, она означает формальное признание равенства между гражданами, равного права всех на определение устройства государства и управление им» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 33. - с. 99-100).

Критикуя определение К. Каутским слова «диктатура» как «уничтожение демократии», Ленин замечает, что это явно неверно. «Либералу естественно говорить о «демократии» вообще. Марксист никогда не забудет поставить вопрос: «для какого класса?» Всякий знает, например, – и «историк» Каутский знает это тоже, – что восстания или даже сильные брожения рабов в древности сразу обнаруживали сущность античного государства, как диктатуры рабовладельцев. Уничтожала ли эта диктатура демократию среди рабовладельцев, для них? Всем известно, что нет. «Марксист» Каутский сказал чудовищный вздор и неправду, ибо «забыл» о классовой борьбе…» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 37. – с. 243).     

Приведенные ленинские замечания кажутся убедительными с точки зрения логики, кроме одного. Тот факт, что либерал привычно рассуждает о демократии «вообще», абстрагируясь от ее классовой определенности в классовом обществе, обусловлен партийными интересами либералов. Однако данное обстоятельство не исключает научной необходимости в общем понятии демократии как таковой, в понятии демократии «вообще» (которого либералы, естественно, не предлагают, выдавая за таковое буржуазную либеральную «демократию»).  Далее мы вернемся к этому вопросу, а здесь отметим, что эти и другие ленинские определения демократии были взяты на вооружение советской юридической наукой и не вызывали каких-то сомнений относительно того, что демократия тесно связана с государством и является лишь одной из его форм.

+ + +

Еще полстолетия тому в советской юридической литературе отмечалось, что современная буржуазия нуждается в идеях, в которых находили бы отражение и защиту ее интересы, в том числе оправдание краха буржуазного парламентарно-демократического режима и усиления власти монополистической олигархии, а также борьба против марксистской теории. Многие западные авторы заявляют о том, что традиционное представление о форме государства требует пересмотра, последняя не может быть сведена только лишь к форме правления, необходимо учитывать и фактический политический режим в государстве.

Так, в частности, Г. Кельзен указывал: «Политическая теория древности различала три формы государства: монархию, аристократию и демократию, и новейшая теория не дает ничего более этого этого трехзвенного деления…Число лиц, в руках которых сосредоточена суверенная власть, является, однако, поверхностным критерием классификации… Если критерием классификации взять способ, по которому, согласно конституции, создается правопорядок, то, и это больше подходит для классификации, вместо трех мы будем иметь два типа конституции: демократию и автократию. Это различие основывается на идее политической свободы».

Некоторые авторы (Бюрдо, Дюверже, ди Руффия и др.) выдвинули понятие политического режима, которым они пытаются охарактеризовать политическую демократию – состояние правовых свобод, многопартийная или однопартийная система правления и т.д. Бюрдо утверждает, что этот признак играет решающую роль в организации государственной власти. М.Дюверже разделяет политические режимы на две большие группы. В первую он включает три основные «формы демократического политического режима»: английский политический режим, политический режим американского типа и швейцарский политический режим. Во второй группе совершенно произвольно объединяются власть пролетариата и диктатура фашизма. В свою очередь, диктатуру пролетариата Дюверже делит на две формы: советское государство в его развитии и народно-демократическое государство. А диктатура фашизма делится им также на две основные формы: 1) Германия и Италия и 2) псевдофашистское государство, выступающее в двух видах: патерналистская диктатура (Испания, Португалия) и диктатура республики (Турция 1923-1950 гг).

Без анализа своеобразия политического режима, отмечал видный советский теоретик государства В.С. Петров, «невозможно определить специфику не только таких исторических форм, как тирания или деспотия, но и современных форм буржуазного государства. Одной из форм диктатуры буржуазии является фашизм. Если мы сравним фашистское государство с другими государственными формами этого типа, то легко увидеть то главное, что характерно было для этой новой формы. По форме правления фашистское государство могло быть республикой, хотя и особого, уродливого характера…, могло быть монархией…. Однако не эти стороны имели решающее значение…Главное здесь состояло в своеобразии политического режима». В понятие политического режима данный автор включает «такие методы, которые характеризуют систему соответствующих прав и свобод населения, конкретный способ выражения демократии». Иначе говоря, политический режим «может рассматриваться в более узком понимании, а именно как состояние демократии в государстве. Имеются в виду черты, относящиеся к характеру связи государственной власти с населением, с гражданами, содержание их политических прав и свобод».

«Некоторые авторы рассматривают демократию как внутреннюю форму государства, а форму правления и форму государственного устройства – как его внешнюю форму. Д.А. Керимов писал применительно к социалистическому государству: “Следует, на наш взгляд, при анализе формы государства различать его внутреннюю и внешнюю формы. Так, внутренней формой любого социалистического государства является социалистическая демократия, а внешней формой – конкретная организация политической власти в каждой стране социалистического лагеря…”. Этот взгляд, – считал В.С. Петров, – заслуживает самого пристального внимания. Демократия, как содержательная форма определенной классовой диктатуры, как политический режим, пронизывает всю структуру государственной организации, выступает внутренней стороной этой организации. Таким образом, политический режим безусловно содержит в себе признаки внутренней формы государства.

В то же время И.С. Самощенко «предложил выработать «монистическое» понятие формы государства как формы государственного строя, который охватывает все аспекты проблемы, в особенности политический режим, который является основным показателем “действительного политического строя государства”. Мысль эта, – замечает В.С. Петров, – с нашей точки зрения, оказывается правильной лишь в том случае, если она не будет сопряжена с одновременным отказом от объективно сложившихся аучных понятий формы правления, формы государственного устройства и политического режима, которые в своем единстве и будут составлять “монистическое” понятие формы государства. Однако в этом случае вместо понятия формы государства будет введено новое понятие, тождественное ему по смыслу, – форма государственного строя» (См. Петров В.С. Сущность, содержание и форма государства. - Л.; Изд-во "Наука", 1971. - С.  99-112).

Попытки найти «монистическое» понятие формы государства, равно как и представления о двух формах – «внутренней» и «внешней», нельзя объяснить иначе чем неудовлетворенностью теоретической мысли традиционным «составным» понятием формы государства, к тому же с неоднозначным понятием политического режима.

Относительно «внутренней» и «внешней» форм государства следует сказать, что на самом деле нет «двух форм» или «двух сторон формы» государства. Диалектической логике известна одна «монистическая» форма, которая обращена («рефлектирована») внутрь, на организацию содержания, и наружу, на выявление этого содержания в его внешних связях с другими явлениями, как его условиями. А что касается демократии, то данное понятие является более общим, чем понятие демократии политической, классовой демократии; поэтому она не должна ограничиваться рамками «политического режима». К такому выводу приводят, как это покажется ни странным, рассуждения о демократии молодого Маркса. 

* * *

Демократия и государство. В своей «Критике гегелевской философии права» К. Маркс отмечал, что «демократия есть разрешенная загадка всех форм государственного строя. Здесь государственный строй не только в себе, по существу своему, но и по своему существованию, по своей действительности всё снова и снова приводится к своему действительному основанию, к действительному человеку, к действительному народу и утверждается как его собственное дело. Государственный строй выступает здесь как то, чтó он есть, – как свободный продукт человека. Можно было бы возразить, что это в известном смысле верно и по отношению к конституционной монархии. Однако специфическим отличием демократии является то, что здесь государственный строй вообще представляет собой только момент бытия народа, что политический строй сам по себе не образует здесь государства. Гегель исходит из государства и превращает человека в субъективированное государство. Демократия исходит из человека и превращает государство в объективированного человека. Подобно тому как не религия создает человека, а человек создает религию, – подобно этому не государственный строй создает народ, а народ создает государственный строй. Демократия в известном смысле относится ко всем другим государственным формам так, как христианство относится ко всем другим религиям. Христианство есть…сущность религии, обожествленный человек как особая религия.

Точно так же и демократия есть сущность всякого государственного строя, социализированный человек как особая форма государственного строя. Она относится ко всем другим формам государственного строя, как род относится к своим видам. Однако здесь самый род выступает как нечто существующее, и поэтому в отношении других форм существования, не соответствующих своей сущности, он сам выступает как особый вид. Демократия относится ко всем остальным государственным формам как к своему ветхому завету. В демократии не человек существует для закона, а закон существует для человека; законом является здесь человеческое бытие, между тем как в других формах государственного строя человек есть определяемое законом бытие. Таков основной отличительный признак демократии.

Все остальные государственные образования представляют собой известную, определенную, особую форму государства. В демократии же формальный принцип является одновременно и материальным принципом. Лишь она, поэтому, есть подлинное единство всеобщего и особого. В монархии, например, или в республике, рассматриваемой только как особая государственная форма, политический человек имеет свое особое бытие рядом с неполитическим, частным человеком. Собственность, договор, брак, гражданское общество выступают здесь…как особые способы существования наряду с политическим государством, как содержание, к которому политическое государство относится как организующая форма, собственно говоря, относится только как определяющий, ограничивающий, то утверждающий, то отрицающий, но сам по себе бессодержательный рассудок. В демократии же политическое государство в том виде, в каком оно становится рядом с этим содержанием и отличает себя от него, само является в отношении народа только особым его содержанием, как и особой формой его существования.

В монархии, например, это особое – политический строй – имеет значение всеобщего, определяющего и подчиняющего себе всё особенное. В демократии государство, как особый момент, есть только особый момент… Французы новейшего времени это поняли так, что в истинной демократии политическое государство исчезает. Это верно постольку, поскольку в демократии политическое государство как таковое, как государственный строй, уже не признается за целое.

Во всех отличных от демократии государственных формах государство, закон, государственный строй, является господствующим моментом без того, чтобы государство действительно господствовало, т.е. без того, чтобы оно материально пронизывало содержание остальных, неполитических, сфер. В демократии государственный строй, закон, само государство, поскольку оно представляет собой определенный политический строй, есть только самоопределение народа и определенное его содержание.

Понятно, впрочем, само собой, что все государственные формы имеют в демократии свою истину и что именно поэтому они, поскольку не являются демократией, постольку же и не являются истинными. В государствах древности политическое государство представляло собой содержание государства, с исключением других сфер, современное же государство есть взаимное приспособление политического и неполитического государства. В демократии абстрактное государство перестает быть господствующим моментом. Спор между монархией и республикой всё ещё спор в пределах абстрактного государства. Политическая республика есть демократия в пределах абстрактной государственной формы. Поэтому абстрактной государственной формой демократии является республика, но она перестаёт здесь быть только политическим строем…

Из различных моментов народной жизни с наибольшим трудом совершилось формирование политического государства, государственного строя. Он развивался по отношению к другим сферам как всеобщий разум, как нечто потустороннее по отношению к ним. Исторической задачей стало затем – вернуть политическое государство в реальный мир, но особые сферы не сознают при этом, что с упразднением потусторонней сущности государственного строя, или политического государства, упраздняется и их частная сущность, что потустороннее существование политического государства есть не что иное, как утверждение их собственного отчуждения. Политический строй был до сих пор религиозной сферой, религией народной жизни, небом ее всеобщности в противоположность земному существованию ее действительности. Политическая сфера была единственной государственной сферой в государстве, единственной сферой, содержание которой, подобно его форме, было родовым содержанием и представляло собой подлинно всеобщее, но поскольку эта сфера противостояла другим сферам, то и содержание её становилось формальным и особым. Политическая жизнь в современном смысле есть схоластицизм народной жизни. Монархия есть законченное выражение этого отчуждения, республика же есть отрицание этого отчуждения внутри его собственной сферы.

Понятно, что политический строй как таковой развился только там, где частные сферы достигли самостоятельного существования. Там, где торговля и земельная собственность еще не свободны, еще не достигли самостоятельного существования, – там, собственно, нет еще и политического строя. Средние века были демократией несвободы. Абстракция государства как такового характерна лишь для нового времени, так как только для нового времени характерна абстракция частной жизни. Абстракция политического государства есть продукт современности» (См.: Маркс К и Энгельс Ф. Соч. Т.1. – С. 252-255).

Об «отмирании» государства в контексте демократии

Марксизм, как известно, связывает возникновение, развитие и отмирание государства с возникновением, развитием и отмиранием классового общества. В понимании В.И. Ленина, сущность государства состоит в особом аппарате для систематического принуждения людей, для подчинения чужой воли насилию и т.д.; а говоря об отмирании государства вообще, имел в виду «особые функции особого слоя людей». При этом он не исключал необходимости общего понятия государства («государства вообще») путем выявления общего существенного признака; однако такое понятие основывается на учении о классовом характере государственности вообще. 

В советской юридической науке государство пролетарской диктатуры продолжало оставаться государством особого типа, несмотря на коренное изменение классовой сущности, политических форм, основных исторических задач и функций, ибо оставалась определенная политическая организация суверенной классовой власти как особая организация «силы», особая организация «принуждения». Общенародное же государство в СССР перестало быть органом господства одного класса над другим внутри страны, и «в этом смысле оно уже не могло быть подведено под “общий признак” государства как органа классового господства, о чем писали некоторые авторы. Однако методологический принцип, согласно которому сущность государства рассматривается с точки зрения классово-исторической, как выражение политического господства определенных общественных классов, остается и теперь единственной теоретической основой для выработки научного понятия государства. Этот принцип обусловлен диалектическим и историческим материализмом – теоретической базой общего учения о государстве» (См. Петров В.С. Сущность, содержание и форма государства).

Автор обосновывает эту свою позицию следующим образом.

Во-первых, общенародное государство существует не в бесклассовом обществе, а в таком, где сохраняются еще классовые различия, не имеющие антагонистического характера. Следовательно, общенародная воля, выражаемая государством, не является классово индифферентной, не является надклассовой или неклассовой. Политика государства является классовой политикой ввиду классового антагонизма во внешних отношениях с эксплуататорскими государствами. Значит, общенародное государство вполне сохраняет признаки классовой суверенной организации, выполняющей свои особые классовые функции». Общенародное государство есть явление государственности вообще, есть этап процесса развития государства как общественного явления. Его невозможно исключить из этого объективного процесса, а познание его особенностей невозможно иначе, как на основе общего понятия государства, естественно, с учетом специфических особенностей социалистического государства. Понятие общенародного государства входит составной частью (и весьма существенной) в общую теорию государства.

Во-вторых, в построенном социалистическом обществе существует организация политической власти, т.е. сохраняется аппарат для систематического осуществления принуждения, сохраняется также платный профессиональный управленческий аппарат. «Итак, в полностью и окончательно построенном социалистическом обществе в одной стране при сохранении власти капиталистов в других странах, – заключает В.С. Петров, – существует государство, которое является орудием организации политической власти народа, орудием осуществления функций политического характера…Общенародное государство в этом смысле обладает общими чертами со всяким вообще государством» (Там же).

Аргументация автора выглядит не вполне убедительной, оставляет немало вопросов. Прежде всего, она расходится с мыслью Ф. Энгельса в его работе о развитии социализма от утопии к науке относительно термина «народное государство», который прямо назвал данный термин «в конечном счете научно несостоятельным». Если воля, выражаемая государством, не является «классово индифферентной, неклассовой или надклассовой», то нет оснований считать ее «общенародной», ибо «классовое» есть выражение части, а не общественного целого. Сам В.С. Петров утверждал, что «классовая сущность социалистического и эксплуататорского государства не имеют ничего общего, это антиподы». Но это значит, что «социалистическое государство» не относится к понятию того же рода, каким является государство эксплуататорское и сущность которого определяет общее понятие государства. «Сохранение власти капиталистов в других странах» не является условием, определяющим необходимость существования государства в социалистическом обществе.

Во всяком случае, с социалистической точки зрения сложно объяснить, почему власть народа должна быть организована как политическая власть, то есть власть господствующего класса над другими классами-антагонистами, если таковых просто не существует в обществе. Иное дело внешние отношения данного общества с другими обществами, защита от которых в силу их враждебности остается необходимой. Но для этого не нужно государство, возникшее по другой причине; для этого достаточно силы вооруженного народа, как это имело место в первобытном обществе, до появления государства.   

Утверждение, что «общенародное государство» имеет отдельные «общие черты со всяким вообще государством», во-первых, противопоставляет государство вообще «общенародному государству», а во-вторых, не дает оснований данные «общие черты» возводить в ранг существенных. Даже если представить общенародное государство как «явление государственности вообще», как «этап процесса развития государства как общественного явления», то из этого еще не следует, что данное явление относится к понятию «государство». Те внешние признаки «общенародного государства», которые совпадают с признаками эксплуататорского государства, есть признаками особенного, а не общего, и поэтому расширение общего понятия государства за счет признаков особенного снимает различие разных уровней понятия государства, не конкретизирует общее понятие, а «размывает» его.  

Спорность позиции моего учителя В.С.Петрова в вопросе о понятии «общенародного государства», по-видимому, объясняется ложной позицией советской общественной науки в целом, попавшей в 60-70-е годы под влияние идеологической догмы о полной и окончательной победе в СССР социализма; догмы, которая два десятилетия спустя была опровергнута общественной практикой. Но расширением сущности государства – как машины для поддержания классового господства в классово антагонистическом обществе – для обоснования ненаучного представления о «социалистическом общенародном государстве», вносилась путаница в марксистскую теорию государства.

Понятно, что автор в тогдашних исторических условиях не имел оснований критиковать тезис о полной и окончательной победе социализма в СССР как ошибочный, ибо перед ним не было того практического опыта развития социализма, который появится более чем через четверть века после написания его работы и опровергнет ложный тезис. Но его соображения вплотную подводили научную теорию государства к необходимости ограничить родовое понятие государства марксистским его пониманием, исключив из него понятие «социалистическое общенародное государство» в качестве одного из видов (или типов) государства.

Этим противоречивым термином (ибо государство по определению не может быть «общенародным») теоретики пытались обозначить по сути феномен иного рода, не имеющий природы государства. В таком случае, по логике формирования понятий, необходимо определить тот род явлений, к которому относится указанный феномен как соотносимый с родом «государство». На мой взгляд, оба рода соотносятся в рамках категории «общественная власть» – как особенные способы (формы, виды) организации общественной власти (власти народа, или, пользуясь привычным термином, «демократии»).

В этом случае мы получаем линию исторического развития демократии: доклассовая (родовая) демократия – демократия государственности (классовая демократия) – постклассовая (социалистическая) демократия. Тогда государство переходного периода к социализму (диктатура пролетариата) есть по своему существу государство пролетарской демократии (государство «отмирающее», «полугосударство»), которое с ликвидацией в обществе классового антагонизма превращается в социалистическую демократию. Последняя еще сохраняет «отмирающую» государственную форму, но с развивающейся в ней новой сущностью, новым содержанием аппарата власти и его функций.

При этом названная форма сохраняется в той мере, в какой общественная власть имеет дело с политикой внутри общества в вопросе национальном, который, как и классовый вопрос, является вопросом политическим. (Именно так его рассматривал Ленин, указав, что «при капитализме уничтожить национальный (и политический вообще) гнет нельзя. Для этого необходимо уничтожить классы, т.е. ввести социализм… Для устранения национального гнета необходим фундамент – социалистическое производство, но на этом фундаменте необходима еще демократическая организация государства, демократическая армия и пр.»

С этой точки зрения В.С. Петров был не так уж далек от истины, утверждая, что «в социалистическом обществе в одной стране при сохранении власти капиталистов в других странах существует государство, которое является орудием организации политической власти народа, орудием осуществления функций политического характера». В таком случае орудие организации политической власти, очевидно, можно рассматривать как явление преходящей государственности, но говорить о новом типе государства без главного признака государства вряд ли обосновано. Тем более, что национальный вопрос и образование национальных государств относятся к позднему этапу развития государственности, а при появлении в истории первых государств национальной политики как таковой не существовало.

Предлагаемое понимание соотношения демократии и государства, на мой взгляд, уходит от узкой классовой трактовки этого соотношения, возвращая нас к приведенным выше рассуждениям молодого Маркса о демократии и государстве. Здесь мы имеем дело с диалектическим законом «отрицания отрицания»: как бы возврат к старому, но на более высоком уровне развития теории марксизма. При этом марксистская гипотеза «отмирания» государства, о которой шла речь на сайте в статье «Отмирание» государства: утопия или реальность?» получает здесь дальнейшее свое развитие.  

* * *

Демократия и государство в контексте юридической доктрины

Изложенные представления о демократии и ее соотношении с государством дают возможность более адекватно взглянуть на конституирование нынешних национальных государств как демократических и правовых. Прежде всего, надо отметить, что понятие «народ» нормативно определено в Конституции Украины 1996 года, в Преамбуле которой записано: «Верховна Рада України від імені Українського народу – громадян України всіх національностей…» («Верховная Рада Украины от имени Украинского народа – граждан Украины всех национальностей…»).

Следовательно, для юридической доктрины имеется вполне однозначная юридическая интерпретация понятия «народ», который составляют все граждане Украины (не только избиратели, но и несовершеннолетние, чьи интересы выражают и законно представляют совершеннолетние граждане). Только в таком значении народ выступает в статье 5 Конституции как носитель суверенитета и единственный источник власти, осуществляющий власть непосредственно и через органы государственной власти и органы местного самоуправления. Именно народу, то есть гражданам Украины всех национальностей, как субъекту права, принадлежит исключительное право определять и изменять конституционный строй в Украине; право, которое не может быть узурпировано государством, его органами или должностными лицами.

Для сравнения: Украинскому народу, как субъекту имущественного (или экономического) права, принадлежит право собственности на землю, ее недра, атмосферный воздух, водные и иные природные ресурсы, которые находятся в границах территории Украины (ст.13 Конституции). Вместе с тем, осуществление прав собственника от имени Украинского народа возложено Конституцией на органы государственной власти и органы местного самоуправления в рамках, определенных Конституцией. То есть, осуществление народом экономической власти является опосредованным, однако без лишения его прав собственника земли, недр и т.д.

Потому возникает закономерный вопрос: можно ли считать исключительное право народа изменять конституционный строй «только лишь номинальным правом на власть», отделяя указанное право от осуществления власти как «совсем иной вещи»? Ответ на этот вопрос – показатель действительного понимания демократии и народовластия; от него зависит содействие (или же, напротив, препятствование) максимальному увеличению реальной власти народа.

+ + +

Статья 69 Конституции Украины устанавливает способы осуществления народом власти (в качестве форм непосредственной демократии) – через выборы, референдум, иные формы. Эти формы являются теми общими способами, которые используют и либеральная, и социал-демократическая, и народная демократия. Вместе с тем, содержательное наполнение указанных форм осуществления власти народом, характер народовластия существенно изменяется в зависимости от того, с какой демократией имеет дело народ, какова идейная направленность развития демократии в данной стране.

Украинское общество до начала 90-х годов имело дело с советским демократизмом, который правящая компартия объявляла «социалистической демократией», в отличие от народной демократии других стран социалистической ориентации и социал-демократии некоторых капиталистических стран. Советский демократизм включал и выборы, и референдум, и иные формы непосредственной демократии, однако их содержание в решающей степени зависело от единой правящей партии, а точнее, руководящих структур коммунистической партии. Организация власти народа фактически подчинялась даже не его партийному авангарду, а партийному руководству, которое контролировало через государство практически все общественные институты, направляя развитие демократизма по такому социалистическому пути, какой определяло партийное руководство.

Отмеченная выше однозначность демократии кардинально изменилась на полнейшую неоднозначность с провозглашением независимости Украины и отстранением от власти правящей партии. После нескольких лет неопределенности наше общество в конце концов получило в 1996 году новую Конституцию Украины, которая не только определила понятие «украинский народ», но также закрепила суверенный статус народа как единственного источника власти в Украине и предусмотрела осуществление им власти как непосредственно, так и ее осуществление через органы государственной власти и органы местного самоуправления. При этом государство Украину определено как демократическую, социальную, правовую республику.

Данные конституционные положения, казалось бы, вполне определенно указывают на идейную направленность развития демократии в Украине по пути социал-демократии, ибо либеральная демократия по сути своей несовместима с социальным государством. Между тем, развитие этих определяющих положений в действующей Конституции Украины оказалось крайне непоследовательным, что неоднократно отмечалось в отечественной конституционно-правовой литературе.

Так, еще в 1998 г. было констатировано главное противоречие Конституции: с одной стороны, в ней закреплен достаточно высокий уровень конституционных прав и свобод гражданина, с другой – установленная в ней организация власти не может обеспечить и гарантировать большинство конституционных прав и свобод. Разрешение данного противоречия состоит, конечно, не в урезании прав граждан, а в изменении организации власти в направлении ее реальной демократизации.

Десять лет спустя мною также отмечалось, что принятие Конституции Украины отражало общую тенденцию развития украинской государственности в направлении демократизации и постепенного возвращения ее к парламентской демократии, содействовало возрастанию в конечном итоге роли парламента как единственного органа законодательной власти в государстве, что в известной мере совпадает с мировым процессом демократизации публичной власти. Вместе с тем, определение в Конституции отправных начал организации и функционирования государственной власти в Украине, в частности, ее государственного устройства, не вполне последовательно, внутренне противоречиво, непригодно для четкого правового регулирования властных отношений и предотвращения политико-правовых конфликтов. Речь не о второстепенных конституционных положениях, а об идейно-теоретических основах Конституции, ее методологическом основании, ее общих началах.

+ + +

Переходная, слабо определенная социально-экономическая структура и, соответственно, политическая неструктурированность общества в решающей степени отразились на определении основных начал конституционного строя. Например, в статье 15 Конституции закреплено положение, согласно которому общественная жизнь в Украине основывается на началах политического, экономического и идеологического многообразия (иначе говоря, модного ныне «плюрализма»). Указанное положение, которым якобы отрицался «компартийный тоталитаризм» советских времен, было продиктовано вроде бы идеей демократии. Однако такой «плюралистичный» подход является не только псевдодемократичным, а и глубоко антинаучным, поскольку не признает закономерности общественного развития и вместо научной методологии познания общества ориентируется на эклектику.

На практике это «многообразие» оборачивается его противоположностью: экономическое многообразие – господством монополистов (нефтегазовых, сахарных, транспортных, коммунальных и т.д.); политическое многообразие – государственно-бюрократическим диктатом одной политико-олигархической силы; а идеологическое многообразие – господством европейских и заокеанских жизненных «ценностей» и «стандартов» в образовании, науке, культуре и т.д.

При этом в Конституции нет упоминания о «народном хозяйстве» как форме воплощения экономического единства, нет указания в ней и на «национальную идею» как форму воплощения идеологического единства общества.

Второй пример касается положения статьи 6 Конституции о разделении государственной власти на законодательную, исполнительную и судебную власти. Практика ее реализации показывает, что независимая Украина страдает не столько от узурпации власти определенным субъектом (отрицание которой вызвало в свое время переход к принципу разделения госвласти в мировой практике государственного строительства), сколько от дезорганизации власти из-за постоянных конфликтов между «ветвями» власти, общество страдает от недостатка единства власти.

Несовершенство определения основ конституционного строя, естественно, требует их пересмотра и уточнения. Однако Конституция Украины не рассчитана на существенные изменения конституционного строя, в ней не предусмотрено вообще принятия новой Конституции взамен существующей, не предоставлено право принимать Основной закон Украины ни одному субъекту, даже самому украинскому народу. Вместе с тем, разделом XІІІ Конституции не исключается возможность внесения любых изменений в нее, в том числе принципиальных изменений в основы конституционного строя (для чего фактически необходимо принятие новой Конституции).

Таким образом, и в этом случае имеет место несовершенство Конституции, которое обусловливает ее неоднозначное понимание и необходимость определить границы народного волеизъявления в части внесения изменений в действующую Конституцию, на что также указывает отечественная конституционная практика. Следовательно, здесь мы сталкиваемся с неопределенностью границ всё той же демократии.

+ + +

Научное определение понятия демократии и ее соотношения с институтом государства представляет один из наиболее сложных и вместе с тем наиболее важных моментов юридической доктрины. От того, каковы перспективы развития демократии и государственности в современном мире, в котором господствует агрессивный капитал, зависит выход из того мирового кризиса управления, в котором оказалось сегодня человечество; кризиса, вовлекающего мировое сообщество в самоубийственную войну. Ибо демократизация национальных государств – это такое ключевое звено, через которое можно вытащить всю цепь кризисных проблем.

Что означает демократизация национального государства с этой точки зрения? Если сказать коротко, она означает усиление роли народа в политической системе и в реализации народом власти в государственно организованном классовом обществе.

За этим простым, на первый взгляд, ответом на самом деле кроется сложный комплекс политических и юридических реформ, направленных на поступательное развитие народовластия.     

При определении понятия юридической доктрины (см. «Юридическая доктрина: понятие») в разделе пятом (подзаголовок «О конституционных противоречиях и “суррогатной демократии”») отмечено, что «разрешение главного противоречия существующей Конституции – между установленным ею довольно высоким уровнем конституционных прав и свобод человека и гражданина и несовершенной организацией власти, не обеспечивающей и не гарантирующей большинства этих прав и свобод, – не в урезании прав граждан, которое грозит самому существованию национального государства, а в изменении организации власти путем её последовательной демократизации».

Там же указано на необходимость: 1) определения взаимоотношений государства с народом, как единственным источником власти; 2) определения взаимодействия государственной власти и местного самоуправления; 3) концепций реформирования государства и реформы местного самоуправления.

+ + +

Если определить главное в процессе демократизации современного национального государства, то это главное определяется необходимостью преодоления бюрократического централизма в управлении государством и утверждения в управлении им демократического централизма. 

( В публикации «Учиться управлять государством», подраздел «Основное условие» в заметке "Государство – это Я" (об авторитаризме и авторитете) у нас шла речь о том, что в условиях объективной тенденции развития современного государства к его демократизации следует переходить в формуле «Государство – это Я» от понимания «Я» как персоны главы государства к пониманию «Я» как каждого политически дееспособного гражданина государства, каждой «кухарки», участвующей в управлении государством. Ибо современный уровень общественного производства, продолжая мысль Энгельса, расширяет сферу авторитета, вовлекая в политику и управление обществом и государством все большее число граждан, трансформируя авторитет немногочисленной правящей "элиты" в коллективный авторитет народа.

Там же в заметке «А “система” всегда против…» дана характеристика феномена бюрократии, где, в частности, отмечено, что «бюрократическая деятельность осуществляется в рамках целостности отношений между разными иерархическими уровнями. Отношения между множеством чиновников, как носителей государственного разума, блокируют любые попытки адекватного отражения действительности и улучшения управления. Всякое улучшение для них допустимо в пределах установленных норм управления, потому итоги улучшений оказываются противоположными намерениям бюрократа: действительность извращается, а положение в управляемой сфере ухудшается (как это видно по бюрократическим реформам). Бюрократа не интересует познание реальных явлений, стоящих за конкретным суждением, ему важнее политически классифицировать любые суждения; при этом в бюрократическом образе мысли отождествляются познавательные, моральные и политические ценности, в итоге знание всеобщего относится на высший уровень иерархии, а истинность приписывается только мнениям людей, занятых в аппарате управления. 

Предположение, что знание всеобщего есть право администрации, и толкование голоса народа, при котором он оказывается привилегией бюрократии – есть свидетельство бюрократизации социально-политической полемики…Бюрократические отношения по существу есть особая форма проявления противоречия между социальной действительностью и управлением. Указанное объективное противоречие бюрократия не может адекватно осознать, а значит, не в состоянии разрешить».   

Массы населения, интересы которых нарушаются бюрократической политикой, свои негативные эмоции и оценки переносят с бюрократического аппарата на государство в целом. Представления населения о государстве и об аппарате управления в результате переплетаются и сливаются, происходит бюрократизация массовой политической психологии. Верноподданность связана с убеждением, будто бы государство всегда хочет и может устроить жизнь подданных наилучшим образом. Это убеждение влечет за собой угасание личной инициативы и предприимчивости, а недостатки бюрократической хозяйственной политики вынуждают массы населения задаваться вопросом не столько о том, что лично сделал каждый, чтобы этих недостатков избежать, сколько вопросом – кто виноват? И подобно тому, как высший уровень бюрократии ищет виновников неудач на низших уровнях, последние и народные массы ищут виновников на высших уровнях управления. Почтение к государству и недоверие к нему – это две стороны одной медали, а именно, бюрократизации массовой политической психологии. Стандарты бюрократического восприятия действительности становятся типичными в политическом сознании населения, содействуют его развращению и ослабляют сознание людей как граждан, сознание их ответственности за всё, что делает правительство, тем самым превращая гражданина в обывателя.

Заботясь о своих собственных интересах, бюрократия заинтересована в нейтрализации интересов разных классов, чтобы оставаться над ними; а в международной политике она заинтересована в притуплении политических интересов разных государств и разрешении конфликтов мирным способом. При этом мелкая буржуазия из-за распыленности ее интересов не в состоянии управлять большим государством, а потому этот класс нуждается в сильной и многочисленной бюрократии. Преобладание в стране мелкой буржуазии и бюрократическое управление взаимосвязаны. В отличие от мелкой, крупная буржуазия характеризуется консолидацией интересов в национальном масштабе в целях развития промышленного производства, и в этом смысле интересы крупной буржуазии и мелкобуржуазной бюрократии противоположны. Эта противоположность выражается во вмешательстве бюрократии в промышленность и торговлю, ограничивая их развитие. Это вмешательство в экономику плодит коррупцию, так как крупная буржуазия в интересах роста производства идет на подкуп чиновников. Бюрократическое управление таким образом увеличивает издержки производства, а с ними падает капиталистическая прибыль, растут цены и снижается жизненный уровень трудящихся масс. 

Обуздание бюрократии, подчинение ее интересу крупной буржуазии становится для последней объективно необходимым. Речь идет о подчинении бюрократии интересам крупного капитала в сфере внутренней политики государства (пересмотр законов, административной и судебной систем) и его внешней политики (таможенная система). Здесь объективная основа того олигархического капитализма, который развился на постсоветском пространстве в бывших советских республиках, а также поразившей все их без исключения тотальной коррупции. Никакие судебные и прочие политические реформы эту ситуацию принципиально не изменят, если не решить главный, коренной вопрос – если не устранить монополию государства на всеобщий интерес. Обладая указанной монополией, бюрократия под видом всеобщего интереса реализует своекорыстные частные интересы олигархов и крупной буржуазии, на содержании которых она состоит. Радикальным способом устранения монополии государства на всеобщий интерес марксизм считает коммунистическое преобразование общества, при котором уничтожаются классы с их антагонистическими интересами, а с ними и самое государство. Нет государства – нет и его монополии на всеобщий интерес.

Но устранить из нашей жизни государство – это утопия; в лучшем случае его возможно изменять в том или ином направлении, с учетом объективной тенденции развития современной государственности либо игнорируя ее. Указанной тенденцией является «отмирание» государства, о чем шла речь в статье «Отмирание» государства: утопия или реальность?». Политическое государство, руководствующееся принципом «разделяй и властвуй», должно уйти в прошлое, уступив место государству, основанному на противоположном принципе управления, на солидаризации и социальности. Именно в этот процесс вовлекается с силой объективного закона современное человечество. Социализация и демократизация – таковы направления реформы современного государства, позволяющей снизить степень его бюрократизации, пронизанной тотальной коррупцией.

Заведовать всеобщим интересом должен действительный субъект этого интереса, то есть сам народ, а не субъект иллюзорного «общего» интереса, каким представляет себя государство в лице бюрократической иерархии. На самом верху публично-властной иерархии должен быть «не царь и не герой», не глава государства и даже не парламент (известно ведь, на что способны буржуазные парламенты ради своих «патронов»). Это должен быть орган, представляющий не государственную власть, а местное самоуправление и через него народ; это должен быть орган, стоящий над всей государственной бюрократией, венчающий собой всю систему публичной власти и контролирующий государство со всем его бюрократическим аппаратом. Кое-что о таком органе можно прочесть на сайте в публикации «Народовладдя без народу».)

С этой точки зрения следует признать, что принцип демократического централизма, который в советском обществоведении сводился к формуле компартийного строительства «коллегиальность и свобода обсуждения на всех уровнях при принятии решений с обязательным подчинением низших органов решениям вышестоящих органов», – демократический централизм в такой его трактовке не предотвратил бюрократизации ни советского государства, ни самой компартии. 

По-моему, действительным демократический централизм будет лишь в том случае, если демократия на низовом уровне управления будет распространена также на высшие уровни централизованного управления. Каким образом? – Таким, что низовые организации и органы управления будут обладать узаконенной возможностью и определять политические решения центральных органов и властей, и контролировать реализацию этих решений. Попросту говоря, бюрократический централизм должен быть «связан» демократическим контролем народа, но не тем эпизодическим контролем от случая к случаю через выборы депутатов и президентов раз в четыре-пять и больше лет, а систематическим и реальным контролем, с возможностью оперативного реагирования на все отклонения центральной бюрократии от принятых решений. Местное самоуправление может получить гарантию со стороны  бюрократа, о которой записано в конституции, только одним способом, только получив власть над ним. 

+ + +

Этот вывод о развитии демократии в современном мире посредством утверждения принципа демократического централизма – не плод досужего вымысла автора, он основан на понимании социального управления как диалектического единства двух его противоположных моментов, которыми являются самоуправление и властвование (администрирование). Именно из такого понимания социального управления исходит диалектическая теория права (см. на сайте первую книгу «Диалектики права»).

В таком случае ретроспективный взгляд на развитие демократии дает нам следующую историческую картину.

На первом этапе этого развития мы видим родовую демократию, в которой самоуправление родовой общности было господствующим моментом в социальном управлении. Следующий этап в развитии демократии – классовая демократия государственности, при которой самоуправление территориальных общностей оттесняется на второй план государственно-бюрократическим администрированием, при все большем отчуждении массы трудящихся от власти в обществе. На третьем этапе развития демократии объединенные в национальные государства территориальные общности, ввиду колоссального роста и усложнения общественных связей, объективно перебирают на себя часть функций социального управления на местном уровне, на которые уже не достает средств для содержания государственной машины. Налоги не могут расти бесконечно, поскольку это противоречит как интересам капитала, так и интересам трудящихся, то есть, по сути, интересам всего общества, кроме бюрократии. Государство становится слишком дорогим инструментом управления общественными делами. В этом следует искать корни появления современной олигархии и тотальной коррупции. 

Здесь уже с необходимостью идет усиление момента самоуправления, не требующего огромных затрат на административный персонал социального управления. Таким образом, одновременно с государством в системе публичной власти развивается институт местного самоуправления (в форме коммун, муниципалитетов, советов и т.п.).        

Если мы признаём законом всякого развития диалектический закон отрицания отрицания (а не признавать его нет серьезных оснований), то и в развитии демократии мы видим действие этого закона. Проявляется его действие в том, что централизованные государства начинают распадаться на все более мелкие территориальные общности: империи лишаются колоний, конфедерации и федерации дробятся на более мелкие унитарные государства, последние же – на еще более мелкие общности. Сепаратизм стал острой проблемой в жизни человечества, а количество государств за последнее столетие существенно возросло и продолжает расти. Этот процесс есть свидетельство того, что государственное администрирование не справляется с задачами управления обществом, и последнее вынуждено брать на себя все большую часть его функций, вводя демократическое самоуправление территориальных общностей.  

Происходит как бы возврат к старому, но на более высоком уровне развития демократии, то есть развитие по закону отрицания отрицания. 

В этих условиях усмирить государственную бюрократию способен только лишь публично-властный надгосударственный представительный орган территориальных общностей (коммун, советов и т.д.), представительный орган местного самоуправления посредством наделения его главными - учредительными и контрольными - властными полномочиями в отношении высших органов государственного управления. Установление и изменение общественного и государственного строя, т.е. принятие и изменение Основного закона государства становится исключительным правом народа и делом указанного представительного органа. Не референдумы, которые устраивает госбюрократия и которые устраивают прежде всего ее саму, и тем более не парламентские «конституционные шалости» в угоду олигархам, а спокойное, взвешенное вдумчивое формулирование и принятие конституционных актов представительным надгосударственным органом, подтверждаемых, в случае необходимости, всенародным референдумом.

На место формулы либеральной демократии «Народ – власть – конституция» (по которой народ избирает государственную власть, а та уже под себя устанавливает свою конституцию) всё более выявляется объективная необходимость формулы социальной демократии: «Народ – конституция – власть», по которой народ определяет конституционный строй и правила для государственной бюрократии. Ибо в подлинной демократии, как уже сказано, не человек существует для закона, а закон существует для человека.       

___

Вместе с тем, мало усмирять бюрократию на высшем уровне государственного управления, необходимо определить соответствующее соотношение администрирования и местного самоуправления на низших уровнях госуправления (местном базовом и региональном уровнях), при котором опять-таки представительные органы местного самоуправления были бы наделены учредительными и контрольными полномочиями по отношению к местной госбюрократии для усмирения последней. В каждой стране в разные периоды времени это соотношение может быть разным, в зависимости от конкретно-исторических условий. Для современной Украины с ее законодательством данное соотношение могло бы быть таким, как указано в публикации «Юридическая доктрина: понятие» в подразделе 5.4. разд. V, касающемся общеметодологических вопросов правовой реформы, – относительно взаимодействия органов государственной власти и местного самоуправления.

Однако и этого недостаточно для полноценной реализации принципа демократического централизма. Необходимо «оплести» государственную бюрократию по рукам и ногам не только в территориальном аспекте, т.е. по уровням управления, но и в аспекте функциональном. 

Это означает, что необходимо последовательно демократизировать все три государственные функции: законодательную, административную и правоохранительную. В частности, судебную функцию необходимо разбюрокрачивать, включая в правосудие народных заседателей, создавая мировые, третейские и товарищеские суды для разрешения незначительных конфликтов или споров, и таким образом разгружая судебную систему государства и, вместе с тем, снимая с граждан ненужные хлопоты "хождения по бюрократическим мукам". В охране правопорядка вполне оправдал себя подзабытый опыт добровольных народных дружин, и т.д.         

* * *

Зеркало демократии

Возможно ли осуществление подобной демократизации государства в условиях господства капитала, не утопично ли требовать указанной демократизации без революционного низвержения этого господства?

С точки зрения понятия демократии, государства и их соотношения, о котором сказано выше, такая возможность объективно существует. Дело в том, что диалектика капиталистического способа производства неминуемо приводит последний к такому состоянию, при котором он не может больше сохраниться в его изначальном либеральном качестве, а вынужден всё больше социализироваться, обобществляться, организуясь в государственный капитализм.

Буржуазное государство, продолжая свою миссию охраны власти капитала в обществе, вместе с тем вынуждено всё сильнее перебирать на себя функцию капиталистического производства, но организуя его при этом не с позиций частного интереса, а с позиций общественного интереса публичной власти, каковую оно представляет.

В этом случае создаются условия для сознательного отрицания навязанного миру капиталистической элитой «общества потребления». Что названное общество не является продуктом стихийного развития, что оно есть намеренно воспроизводимая капиталом ежедневно и ежечасно модель общественного развития, – на это прямо указывает то засилие рекламы, от которого уже рябит в глазах и гудит в ушах). Отрицая порочную модель «общества потребления», человечество вместе с тем сознательно переходит к другой модели общества, а именно, к «обществу созидания». И для указанного перехода диалектикой того же капитализма создаются необходимые условия. Без созидания, творчества капитал не способен выжить в конкурентной борьбе, поэтому он по необходимости вынужден развивать науку и другие творческие сферы. Иное дело, о какой науке вести речь (Об этом см. публикацию «О бедном гуманитарии замолвите слово»). И оказывается, что современное развитие человечества идет в борьбе двух общественных моделей: «общества потребления», уходящего в прошлое, и наступающего на него «общества созидания».

Государство в этой борьбе объективно вынуждено перестраивать общественную жизнь в направлении новой общественной модели, т.к. проедание национального богатства без созидания новых технологий, производств, вооружений и пр., как показывает практика, отбрасывает «потребительские» государства на обочину истории. Они попросту не выдерживают экономической, политической и военной конкуренции в мире, в котором правила жизни определяет капитал.

Отсюда неизбежность огосударствления капитала, необходимость перехода к госкапитализму, с соответствующей демократизацией всей политической системы, которая не заканчивается на госкапитализме. По замечанию В.И.Ленина, госкапитализм есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет. Это значит, что от буржуазной демократии на базе государственного капитализма прямая дорога к развитию демократии социалистической.   

Таким образом, историческая линия развития демократии по закону отрицания отрицания приходит к подлинному народовластию, то есть понятие демократии обретает свою действительность. 

Это действительное понятие демократии вновь заставляет нас вернуться к словам Дж. Сартори в начале данных заметок. Напомним их еще раз: «Слова имеют свою красноречивую историю, потому пренебрегать причиной, по которой они были созданы, игнорить последующие отступления от первоначального значения тех слов – сродни отказу от компаса в опасном плавании. Изначальное значение слова никогда не является выдумкой, поэтому вернувшись назад к этимону, мы обретаем уверенность, что стоим на истинных позициях. Это же справедливо и в отношении демократии, этимологическое определение которой заключается в том, что демократия – это управление или власть народа».

Действительное понятие демократии – не только политический компас, но еще и зеркало, в котором отражается истинное лицо политика. В «обществе кривых зеркал» либеральной демократии, где политические физиономии выглядят от уродливого до смешного, где слово «дерьмократ» выражает действительное отношение к этим физиономиям массы граждан, которым изо дня в день со всех экранов и рекламных щитов навязывают «зрелище», отнимая у них при этом хлеб, – в таком обществе непросто разглядеть в политических демагогах и авантюристах всех мастей, спекулирующих на демократии, их подлинное лицо. За демократической маской они хорошо научились скрывать свою истинную антидемократическую сущность. В этом смысле действительное понятие демократии позволяет разглядеть как в простом, а не кривом, зеркале реальное отражение этой сущности и в «либеральных», и в «народных», и в разного рода «левацких» и прочих партийных и внепартийных политиках.             

 Вместе с тем, настоящее понятие демократии показывает подлинную социальную ценность ее для организации человеческой жизни. Эта форма организации социальной власти не «отомрет» вместе с политическим государством, а останется также в будущем постклассовом обществе. Как не исчезала она в истории на протяжении многих тысячелетий, так или иначе сохраняясь хотя бы в незначительной мере в жизни людей.

Развитие демократии во всех сферах должно составить главную заботу социал-демократов различных течений и направлений. Не тех, которые в цивилизованной Европе удобно расселись в правительственных и депутатских креслах и позабыли о народе, а тех, кто понимает и принимает действительную демократию как свой собственный мир, воздействуя демократизирующим образом на развитие общества и политической системы в своих странах.