Цивилизация - от слова "рабство"

Кое-что о понятии «цивилизация».

Современный цивилизованный мир представляет себя этакой высшей ступенью человеческого развития с «букетом» прав человека, отличной от диких аборигенов и варварских стран, где отсутствует «цивилизованное государство».

Действительно, заглянув в первый попавшийся нам словарь, мы найдем однозначное и категоричное указание на происхождение слова «цивилизация» от латинского civis – гражданин, государство. Тем не менее, определения понятия цивилизации уже не так однозначны, их предложено десятки, часто как синоним «культуры» или «социокультуры». Среди них есть «ступень культуры» и «социокультурный мир человека», «единица исторического времени существования сообществ» и «ступень общественного развития», и т.п. Но почему-то не встречаются определения понятия цивилизации, в которых есть упоминание о гражданине.

Почему бы это? Не потому ли, что в последние полстолетия на понятие «гражданин», т.е. человек, юридически связанный с тем или иным государством, наступает этакий «общечеловек», юридически не связанный с определенным государством, а имеющий, как «человек мира», иллюзорную правовую связь через так называемые «права человека» с «мировым сообществом вообще». Правда, никакого мирового сообщества в таком абстрактном виде не существует, на самом деле оно фактически разделено на два лагеря – на господствующий над миром так называемый «золотой миллиард» и остальное человечество. А в этом случае дело трактовки «прав человека», гарантий и защиты этих прав в разных частях света по необходимости оказывается в руках господствующей верхушки «золотого миллиарда». И вот уже то одно, то другое государство предстает в роли «ответчика» за соблюдение «прав человека» перед объединенной силой верхушки «цивилизованного» мира.

В таком случае цивилизаторская миссия верхушки «золотого миллиарда» вполне соответствует тому изначальному смыслу, который цивилизация внесла в историю человечества. Переход от варварства к цивилизации ознаменовался появлением городов-государств, от которых произошло греческое «гражданин», то есть горожанин, житель города. Но эти государства уже основывались на рабстве, рабовладельческом способе производства. Римское гражданство (лат. civitas Romana) означало высший юридический и социальный статус граждан, полноту их юридических прав, предоставленных законом, чего, конечно, не могли иметь и не имели рабы.        

Что главное определяет понятие цивилизации? – На этот вопрос дал ответ в свое время Ф. Энгельс: «Цивилизация является той ступенью общественного развития, на которой разделение труда, вытекающий из него обмен между отдельными лицами и объединяющее оба эти процесса товарное производство достигают полного расцвета и производят переворот во всем прежнем обществе».

Ступень товарного производства, с которой начинается цивилизация, отмечает он, экономически характеризуется: 1) введением металлических денег, а вместе с тем и денежного капитала, процента и ростовщичества; 2) появлением купцов как посреднического класса между производителями; 3) возникновением частной собственности на землю и ипотеки и 4) появлением рабского труда как господствующей формы производства. Связующей силой цивилизованного общества служит государство.

«Основывающаяся на этих устоях цивилизация, – замечает Энгельс, – совершила такие дела, до каких древнее родовое общество не доросло даже в самой отдаленной степени. Но она совершила их, приведя в движение самые низменные побуждения и страсти людей и развив их в ущерб всем их остальным задаткам. Низкая алчность была движущей силой цивилизации с ее первого до сегодняшнего дня; богатство, еще раз богатство и трижды богатство, богатство не общества, а вот этого отдельного жалкого индивида было ее единственной, определяющей целью. Если при этом в недрах этого общества все более развивалась наука и повторялись периоды высшего расцвета искусства, то только потому, что без этого невозможными были бы все достижения нашего времени в области накопления богатства.

Так как основой цивилизации служит эксплуатация одного класса другим, то все ее развитие совершается в постоянном противоречии. Всякий шаг вперед в производстве означает одновременно шаг назад в положении угнетенного класса, то сеть огромного большинства. Всякое благо для одних необходимо является злом для других, всякое новое освобождение одного класса – новым угнетением для другого. И если у варваров…едва можно было отличить права от обязанностей, то цивилизация даже круглому дураку разъясняет различие и противоположность между ними, предоставляя одному классу почти все права и взваливая на другой почти все обязанности. Но этого не должно быть. Что хорошо для господствующего класса, должно быть благом и для всего общества, с которым господствующий класс себя отождествляет.

Поэтому чем дальше идет вперед цивилизация, тем больше она вынуждена набрасывать покров любви на неизбежно порождаемые ею отрицательные явления, прикрашивать их или лживо отрицать, – одним словом вводить в практику общепринятое лицемерие, которое не было известно ни более ранним формам общества, ни даже первым ступеням цивилизации и которое, наконец, достигает высшей своей точки в утверждении: эксплуатация угнетенного класса производится эксплуатирующим классом единственно и исключительно в интересах самого эксплуатируемого класса, и если последний этого не понимает и даже начинает восставать против этого, то это самая черная неблагодарность по отношению к благодетелям – эксплуататорам».

Заключает эти строки Энгельс таким рассуждением о цивилизации Льюиса Генри Моргана – американского этнографа, социолога, историка, одного из основоположников эволюционизма в социальных науках:

«С наступлением цивилизации рост богатства стал столь огромным, его формы такими разнообразными, его применение таким обширным, а управление им в интересах собственников таким умелым, что это богатство сделалось неодолимой силой, противостоящей народу. Человеческий ум стоит в замешательстве и смятении перед своим собственным творением.

Но все же настанет время, когда человеческий разум окрепнет для господства над богатством, когда он установит как отношение государства к собственности, которую оно охраняет, так и границы прав собственников. Интересы общества безусловно выше интересов отдельных лиц, и между ними следует создать справедливые и гармонические отношения. Одна лишь погоня за богатством не есть конечное назначение человечества, если только прогресс останется законом для будущего, каким он был для прошлого. Время, прошедшее с наступления цивилизации, – это ничтожная доля времени, прожитого человечеством, ничтожная доля времени, которое ему еще предстоит прожить.

Завершение исторического поприща, единственной конечной целью которого является богатство, угрожает нам гибелью общества, ибо такое поприще содержит элементы своего собственного уничтожения. Демократия в управлении, братство внутри общества, равенство прав, всеобщее образование освятят следующую, высшую ступень общества, к которой непрерывно стремятся опыт, разум и наука. Оно будет возрождением – но в высшей форме – свободы, равенства и братства древних родов» (Морган, «Древнее общество», стр. 552).

+ + +

Если базис цивилизации составляет товарное производство и товарный обмен частных собственников, то всё цивилизационное развитие человечества подчинено стихийно складывающемуся товарному рынку. Государство, вовлеченное в рыночное развитие цивилизованного общества как его «связующая сила», естественно, не может «связывать» общество по иным правилам, чем правила господствующего в нем способа производства, а потому оно отдает общество на откуп рыночному регулированию. А если рынок «всё решает», то государству остается роль «ночного сторожа», охраняющего благополучие тех участников рынка, кто выживет в жестокой конкурентной борьбе. Со временем таких остается все меньше, конкуренция пожирает слабых и власть на рынке оказывается у монополистов. Эту власть над большинством населения и приходится охранять государству, как «связующей силе» общества, посредством насилия над ним. 

Как это происходит сегодня на практике - об этом можно судить хотя бы по тому "невпинному" росту тарифов за энергоресурсы и прочие товары и услуги, который навязали в нашей стране большинству населения кучка монополистов и которые так ретиво охраняет государственная власть в лице правительства, судов и т.д. 

Однако товарный рынок имеет свойство расширяться, не замыкаясь в границах отдельного государства, а превращаясь в мировой рынок. Но и здесь конкуренция со временем приводит к власти монополистов, только более высокого, международного уровня. Эти монополисты подчиняют себе уже не только конкурентов на рынке, но и государства, которые представляют последние. Национальные государства становятся жертвами мировой рыночной конкуренции по той же причине, по которой становятся ими частные структуры на внутреннем и мировом рынке. 

Наступает последняя стадия в развитии капитализма, стадия империализма; следовательно, завершается эпоха товарного производства с товарным обменом, а с ней уходит в прошлое самое основа цивилизационного развития человечества.

* * *

Глобализация как «лебединая песня» цивилизации

Завершение эпохи товарного производства сопровождается появлением новой исторической реальности в жизни человечества, которую определяют словом «глобализация». Об этом феномене в последние десятилетия сказано и написано немало, но всё еще нет однозначного понимания того, как относиться к ней современному человечеству.     

Сегодня нередко можно услышать и прочесть у философов, экономистов,  политиков и др. специалистов о том, что глобализация уходит в прошлое, эпоха глобализации заканчивается. Человечество ждет антиглобализация (в значениях «деинтеграции», «регионализации», «деинтернационализации» и т.п.), как некое противодействие в разных направлениях глобализму. Научное осмысление глобализации с конца ХХ в. стало особенно актуальным в связи с выходом на международную арену общественного движения антиглобалистов, существует потребность уяснить действительную природу глобализации, ее понятие.

Основоположниками разработки научных проблем глобализации и разных ее моделей называют Валлерстайна, Робертсона, Гидденса, Склэра, Бека и др.

Сколь различно представляется природа глобализации разным ученым, – об этом можно судить уже по определению ими времени ее появления в истории человечества. Так, к примеру, И. Валлерстайн трактует процесс глобализации как распространение, начиная с ХVІ века, сформировавшейся на собственном географическом пространстве европейской экономики на весь остальной мир, с разделением мира на центр, полупериферию и периферию. Р. Робертсон и М. Уотерс начало глобализации также относят к рубежу XV-XVI в.в. А, например, Г. Терборн отмечает шесть «волн» глобализации, самой ранней из которых была экспансия мировых религий в III-VII в.в. В отличие от этого, высказано также мнение, что глобализация продолжалась всего десятилетие, с 1991 по 2001 г., а после терактов в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года сменилась политической закрытостью (А. Уткин).

Ю. Шишков определяет глобализацию как «качественно новую ступень развития давно идущего процесса интернационализации (транснационализации) экономических, политических, культурных, правовых и других аспектов общественной жизни, когда взаимозависимость национальных социумов достигла такого уровня, что начались кардинальные перемены в жизни всего мирового сообщества, превращающегося постепенно в целостный общественный организм» (Шишков Ю.В. Глобализация и антиглобализм в современном мире // http:// www.rus-stat.ru/index.php?vid=1&id=43&year=2003).

Экономисты П. Друкер, Т. Левитт, К. Оме и др. связывают глобализацию с транснационализацией финансовых рынков, начавшейся менее полувека назад. В сегодняшнем мире согласование политики капиталовложений между двумя-тремя фирмами-гигантами определяет развитие важнейших отраслей мирового хозяйства, основные пропорции мирового производства и сбыта. Глобализация возникает во второй половине XX в. как процесс развития экономической и политической взаимозависимости стран и регионов мира до уровня, на котором становится необходимым создание единого мирового правового поля и мировых органов экономического и политического управления.

В литературе указывают следующие основные признаки глобализации:

- взаимообусловленность и взаимозависимость состоящих в мировом союзе стран и субъектов, потребностей, интересов;

- интенсификация товарных и финансовых потоков, идущих через границы национальных государств, рост прямых иностранных инвестиций;

- формирование сферы транснациональной политики (рост числа межправительственных и неправительственных организаций и их переориентация на решение гуманитарных, а не государственных проблем);

- размывание и ослабление регулирующих функций национального государства, которое уже не может так же эффективно, как прежде, защищать национальные интересы от нежелательных внешних воздействий; - глобальная экономика постепенно становится повсеместным императивом: если раньше мировая экономика была полем, на котором действовали суверенные государства, то теперь мировая экономика превращается в самостоятельный субъект, действующий на поле национальных государств;

- коммуникационная "революция", как следствие – всеобщая информационная взаимосвязь стран, регионов, народов всего мира в любой сфере общественной жизни, и т.д.

Глобализация представляет собой внутренне противоречивый процесс усиления интернационального единства технологий, экономик и культур человечества. Противоречивость указанному процессу придает одновременное развитие в нем двух противоположных тенденций: универсализации мира и его фрагментации. По мнению Б. Барбера и А. Ротфельда, именно сосуществованием центробежных и центростремительных процессов определяется структура современной глобализации мира. 

Центробежный процесс проявляется в поляризации доходов в мировом масштабе, поскольку основную часть преимуществ от глобализации имеют страны «золотого миллиарда» («Золотой миллиард» – население развитых стран: США, Канада, страны Западной Европы, Япония, Израиль, с достаточно высоким уровнем жизни в условиях ограниченности ресурсов. Численность суммарного населения данных стран к началу третьего тысячелетия составляла миллиард). 

А центростремительный процесс идет как объединение развитых стран в рамках различных организаций (в частности, в Организацию экономического сотрудничества и развития, включающую 30 стран Европы и мира: США, Японию, страны ЕС и т.д.) с целью сохранения существующего статус-кво. Странам, не попавшим в категорию развитых, но при этом составляющим абсолютное численное большинство и обладающим ресурсами, «светит» роль сырьевых колоний, что в свою очередь стимулирует их к объединениям.

Кроме того, резкая дифференциация материальных благ в мировом масштабе порождает конфликты на различных уровнях – региональном, национальном, интернациональном, межконфессиональном, межклассовом и т.д. Будучи плохо управляемыми, они имеют тенденцию к разрастанию, подключению все большего числа участников, что создает серьезную угрозу не только тем, кто непосредственно участвует в конфликте, но и всем, живущим на Земле.

+ + +

Предоставим слово американскому ученому-экономисту, лауреату Нобелевской премии за 2001 г. за исследования рынков с ассиметричной информацией Дж. Ю. Стиглицу, автору получившей признание книги «Globalization and Its Discontents». Дж. Стиглица считают основателем т.н. «информационной экономики», он является последователем Кейнса и «нового курса» Рузвельта, сторонником активной роли государства в экономике, полагая возможным усовершенствование современного капитализма. Еще в 1993 году Стиглиц был назначен главой Совета экономических консультантов при президенте США Клинтоне, с 1997 по 2001 г. занимал должность главного экономиста и вице-президента Всемирного банка, он хорошо знаком с деятельностью МВФ.

Приведем лишь некоторые соображения этого автора, который, похоже, знает, о чем говорит.

- «Растущий разрыв между имущими и неимущими оставляет все больше людей “третьего мира” в жестокой бедности, живущими менее чем на один доллар в день. Несмотря на повторные обещания, данные в течение последнего десятилетия XX в., число людей, живущих в бедности, возросло почти на 100 млн. И это произошло в то время, когда общемировой доход возрастал в среднем на 2,5 процента в год. В Африке огромные надежды, появившиеся после достижения независимости, по большому счету не оправдались. Континент все больше погружается в нищету, падает душевой доход, снижается жизненный уровень. Завоеванное с таким трудом на протяжении последних десятилетий увеличение ожидаемой продолжительности жизни сменяется обратной тенденцией. Хотя главной причиной этого является прорыв волны СПИДа, бедность также играет роль убийцы. Даже те страны, которые отказались от африканского социализма, пытались сформировать честные правительства, сбалансировать бюджеты и сдержать инфляцию, обнаружили, что просто не могут привлечь иностранных инвесторов, а без этих инвестиций они не в состоянии обеспечить устойчивый рост».

- «Глобализация и переход к рыночной экономике не дали обещанных результатов в России, как и в большинстве других стран, переходящих от коммунизма к рынку. Запад внушил этим странам, что новая экономическая система должна принести им беспрецедентное процветание. Вместо этого она принесла беспрецедентную бедность: во многих отношениях для большинства населения рыночная экономика оказалась даже хуже, чем это предсказывали их коммунистические лидеры».

- «Критики глобализации обвиняют страны Запада в лицемерии, и они в этом правы. Западные страны подтолкнули бедные страны к ликвидации торговых барьеров, сохранив при этом свои собственные, препятствуя экспорту сельскохозяйственной продукции развивающихся стран и тем самым лишая их столь необходимого экспортного дохода. Соединенные Штаты, разумеется, были основным объектом обвинений, и это я весьма остро ощущал. Будучи председателем Совета экономических консультантов, я боролся изо всех сил против этого лицемерия, не только наносившего ущерб развивающимся странам, но и увеличивавшего расходы американцев и как потребителей, вынуждая их покупать по более высоким ценам, и как налогоплательщиков, финансировавших многомиллиардные долларовые субсидии американскому сельскому хозяйству. Моя борьба была, как правило, безрезультатной: особые торговые и финансовые интересы брали верх, а перейдя во Всемирный банк, я слишком ясно увидел последствия этого для развивающихся стран. Запад так продвигал программу глобализации, чтобы обеспечить себе непропорционально большую долю выгод за счет развивающихся стран. Несправедливым было то, что более развитые промышленные страны отказывались открыть свои рынки для товаров развивающихся стран, например сохраняя свои квоты на множество товаров ― от текстиля до сахара,- и настаивали в то же время на том, чтобы те открыли свои рынки для товаров из более богатых стран; несправедливым было то, что развитые промышленные страны продолжали субсидировать свое сельское хозяйство, затрудняя развивающимся странам конкуренцию и настаивая при этом на том, чтобы развивающиеся страны ликвидировали свои субсидии производству промышленных товаров. Если посмотреть на «условия торговли» ― цены, которые развитые и менее развитые страны получают за свою продукцию, ― после последнего (восьмого) торгового соглашения 1995 г., то оказывается, что чистый эффект заключался в снижении цен для ряда беднейших стран относительно того, что они вынуждены были платить за свой импорт».

- «В результате положение ряда беднейших стран фактически ухудшилось. Западные банки сильно выиграли от ослабления контроля над рынками капитала в Латинской Америке и Азии, но эти регионы пострадали, когда приток в эти страны спекулятивных «горячих денег»… неожиданно сменялся их оттоком. Резко возросший отток оставил после себя обрушившиеся валюты и ослабленные банковские системы. Уругвайский раунд укрепил также защиту интеллектуальной собственности. Американские и другие западные фармацевтические компании теперь могли предотвращать «кражу» компаниями Индии и Бразилии своей интеллектуальной собственности. Но фармацевтические компании этих развивающихся стран производили жизненно необходимые медикаменты для граждан своих стран, доступные по цене, составляющей лишь малую долю от той, по которой аналогичные лекарства продаются западными фармацевтическими компаниями… Западные компании получили возможность увеличить прибыли. Их защитники говорили, что это стимулирует расширение инновационной деятельности; но прирост прибылей от продаж в развивающихся странах был невелик, поскольку лишь немногие могли позволить себе приобретение лекарств, и поэтому стимулирующее воздействие оказалось в лучшем случае незначительным. С другой стороны, тысячи людей были обречены на смерть, ибо ни государство, ни частные лица не могли более оплачивать требуемую теперь высокую цену».

- «Однако не только в области либерализации торговли, но и во всех других аспектах глобализации, когда, казалось бы, руководствовались благими намерениями, часто получался негативный побочный эффект. Когда проекты как в области сельского хозяйства, так и в области инфраструктуры, рекомендованные Западом, разработанные с помощью западных советников и финансируемые Всемирным банком или другими международными организациями, проваливались, то бремя возврата кредитов тем не менее ложилось на бедные слои населения развивающихся стран, если, конечно, не было в той или иной форме соглашений о списании долгов. Польза от глобализации очень часто была гораздо меньше, чем утверждали ее защитники, а ее цена гораздо выше, поскольку разрушалась среда обитания, в политические процессы проникала коррупция, и, кроме того, быстрые перемены не давали странам времени для культурной адаптации. Кризисы, за которыми следовала массовая безработица, влекли за собой более долговременные проблемы распада социальных структур ― от актов насилия в Латинской Америке до этнических конфликтов в других частях света, например в Индонезии.»

- «Целые десятилетия возмущение африканской бедноты, равно как развивающихся стран в других частях света, оставалось по большей части не услышанным на Западе. Те, кто работал в развивающихся странах, сознавали, что есть что-то порочное в политике глобализации, особенно когда видели, что финансовые кризисы становятся обычным явлением, а число бедных возрастает. Но у них не было никаких средств воздействия, дабы изменить правила или оказать влияние на международные финансовые институты, которые эти правила предписывали. Люди, ценившие демократизм в выработке решений, понимали, что «обусловленность» – условия, навязываемые иностранными заимодателями в качестве платы за их помощь, – подрывала национальный суверенитет».

- «Какова же суть феномена глобализации, являющегося одновременно предметом и нападок, и похвал? В своей именно глубинной основе более тесная интеграция стран и народов принесла огромное сокращение расходов на транспорт и связь, слом искусственных барьеров на пути потоков товаров, услуг, капиталов, знаний и (в меньшей мере) передвижения людей через границы. Глобализация сопровождалась созданием новых институтов, которые присоединились к существующим, чтобы работать в наднациональных рамках…Глобализация мощно проталкивается транснациональными корпорациями, которые перемещают через границы не только капиталы и товары, но и технологии…. Многие, возможно даже большинство, из аспектов глобализации приветствуются повсеместно. Никто не хочет видеть, как его ребенок умирает, в то время когда знания и медикаменты доступны в других местах мира. Полемику вызывает экономический аспект глобализации в его узком смысле, а также международные институты, которые создали правила, узаконивающие или навязывающие такие меры, как либерализация рынков капитала… Для понимания ошибочности действий важно рассмотреть три главных института, управляющие глобализацией: МВФ, Всемирный банк и ВТО. В дополнение к ним есть множество других организаций, также играющих свою роль в международной экономической системе…Точки зрения этих организаций зачастую сильно отличаются от позиций МВФ и Всемирного банка. Например,… Азиатский банк развития требует «соревновательного плюрализма», в условиях которого развивающиеся страны могли бы располагать альтернативными вариантами стратегий развития, включая «азиатскую модель». В этой модели государство, опираясь на рынки, играет активную роль в их создании, формировании и управлении ими, в том числе продвигая новые технологии. В ней фирмы возлагают на себя значительную долю ответственности за социальное благосостояние своих работников. Азиатский банк развития рассматривает эту модель как принципиально отличную от «американской модели», проталкиваемой базирующимися в Вашингтоне институтами».

- «МВФ считается общественным институтом, учрежденным на деньги налогоплательщиков всего мира. Очень важно не забывать это, потому что МВФ не отчитывается непосредственно ни перед теми гражданами, которые его финансируют, ни перед теми, чью жизнь затрагивает его деятельность. Вместо этого он отчитывается перед министерствами финансов и центральными банками государств всего мира. Они осуществляют свой контроль посредством сложной процедуры голосования, в основе которой лежит преимущественно соотношение экономической мощи стран, сложившееся в конце Второй мировой войны. С тех пор были внесены незначительные изменения, но командуют парадом основные развитые страны, причем только одна страна ― Соединенные Штаты ― обладает фактическим правом вето… Со временем МВФ претерпел значительные изменения. Основанный на признании, что рыночный механизм часто функционирует неудовлетворительно, он стал теперь с идеологическим жаром отстаивать верховенство рынка…Наиболее драматичные изменения произошли в этих институтах в 1980-е годы, в эру, когда Рональд Рейган в Соединенных Штатах, а Маргарет Тэтчер в Соединенном Королевстве проповедовали идеологию свободного рынка. МВФ и Всемирный банк стали новыми миссионерскими институтами, через которые эти идеи проталкивались в сопротивляющиеся, но испытывающие острую нужду в кредитах и грантах бедные страны. Министерства финансов бедных стран были готовы принять новую веру, если это требовалось для получения фондов, невзирая на то, что подавляющее большинство государственных чиновников и, более того, население этих стран чаще всего продолжали сомневаться в необходимости предлагаемых мер».

- «Применение ошибочных экономических теорий не было бы такой проблемой, если бы в результате ухода с арены сначала колониализма, а потом и коммунизма МВФ и Всемирный банк не получили возможность расширить сферу своей компетенции. Сегодня эти институты вошли в число доминирующих игроков мировой экономики. Страны, не только ищущие их помощи, но и стремящиеся получить «ярлык одобрения», чтобы иметь лучший доступ на международные рынки капитала, вынуждены следовать их экономическим предписаниям: предписаниям, которые отражают свободно-рыночную идеологию и теорию этих институтов. Результатом для множества людей явилась бедность, а для многих стран ― социальный и политический хаос. МВФ допускал ошибки во всех областях, в которые был вовлечен: в развитии, управлении кризисами и в странах с переходными экономиками».

-«Все более ясно становится не только рядовым гражданам, но и разработчикам политики и в развивающихся, и в развитых странах, что глобализация, как она проводится сейчас, не выполнила обещаний, которые раздавали ее сторонники, или того, что она могла и должна была сделать. В некоторых случаях не состоялся даже экономический рост, а, если он имел место, чистым эффектом политики, предложенной Вашингтонским консенсусом, слишком часто оказывалась выгода ничтожной кучки за счет огромного большинства; богатых за счет бедных. Во многих случаях коммерческие интересы и ценности отодвигали на задний план заботу о среде обитания, демократии, правах человека и социальной справедливости. Глобализация сама по себе не является ни хорошей, ни плохой… К сожалению, у нас нет мирового правительства, ответственного за народы всех стран, чтобы контролировать процесс глобализации способами, сопоставимыми с теми, которыми национальные правительства направляли процессы образования наций. Вместо этого у нас есть система, которую можно назвать глобальным управлением без глобального правительства, такая, в которой кучка институтов ― Всемирный банк, МВФ, ВТО ― и кучка игроков ― министерства финансов, внутренней и внешней торговли, тесно связанные с финансовыми и коммерческими интересами, ― доминируют на сцене, но при этом огромное большинство, затрагиваемое их решениями, остается почти безгласным»

- «Настало время изменить некоторые правила, управляющие мировым экономическим порядком, пересмотреть процедуры принятия решений на международном уровне, равно как и то, в чьих интересах они принимаются, меньше внимания уделять идеологии, а больше наблюдать за тем, что оказывается на практике результативным… Продолжение нестабильности чревато огромными издержками. Глобализация может быть перестроена, и когда это произойдет, когда она будет проводиться надлежащим образом и честно, когда все страны получат право голоса при определении затрагивающей их политики, тогда возникнет возможность создать новую глобальную экономику, в которой не только рост окажется более устойчивым и менее изменчивым, но и его плоды будут распределяться более справедливо».

+ + +

Приватизация, рыночная либерализация и фискальная экономия, утверждает Дж. Ю. Стиглиц, ― вот три столпа Вашингтонского консенсуса, на основе которого выдавались рекомендации в 1980-х и 1990-х годах.

ПРИВАТИЗАЦИЯ. Во многих развивающихся и развитых странах государство часто тратит слишком много сил, занимаясь тем, чем оно не должно было бы заниматься. Это отвлекает его от непосредственных обязанностей. Проблема не столько в том, что государство чрезмерно велико, сколько в том, что оно делает не то, что надо. Конкурирующие частные предприятия обычно функционируют более эффективно. Это является аргументом в пользу приватизации ― преобразования государственной промышленности и фирм в частные. Однако должны быть созданы некоторые важные условия, прежде чем приватизация будет способствовать экономическому росту. И от методов, которыми осуществляется приватизация, также очень многое зависит. К несчастью, МВФ и Всемирный банк подошли к решению проблемы с узко идеологических позиций – считалось, что приватизация должна осуществляться как можно быстрее. Для стран, переходивших от коммунизма к рынку, были заведены «оценочные ведомости»: те, что приватизировались быстрее, получали более высокие отметки. В результате приватизация часто не приносила обещанных благ. Проблемы, возникшие вследствие этих провалов, возбудили антипатию к самой идее приватизации.

МВФ полагал, что рынок возникает очень быстро в ответ на любую потребность, хотя на самом деле многие направления деятельности государства возникали потому, что рынок не мог обеспечить производство жизненно важных услуг. Примеров тому множество. За пределами Соединенных Штатов это считается, как правило, очевидным. Когда многие европейские страны создавали свои системы социального обеспечения наряду с системами страхования от безработицы и по нетрудоспособности, там не существовало хорошо функционирующих рынков частных аннуитетов (платежей по госзаймам), не было частных фирм, которые могли бы продавать аннуитеты по этим рискам, играющим столь важную роль в жизни индивидуума. Даже когда Соединенные Штаты много позднее, в низшей точке Великой депрессии, создали свою систему социального обеспечения как часть «нового курса», частные рынки аннуитетов работали неудовлетворительно ― и даже сегодня никто не может купить аннуитет, защищающий его от инфляции.

В развивающихся странах эти проблемы стоят гораздо острее, ликвидация государственного предприятия может пробить огромную брешь ― и даже если ее в конце концов заполнит частный сектор, население в этом промежутке будет жестоко страдать. В Кот-д'Ивуаре была приватизирована телефонная компания, как это часто бывает, до того, как было обеспечено адекватное регулирование или созданы конкурирующие структуры. Правительство убедили предоставить французской фирме, купившей государственные активы, монополию не только на существующую телефонную службу, но и на новую мобильную службу. Частная фирма установила такие высокие тарифы, что, например, университетские студенты не могли позволить себе выход на Интернет, что очень важно с точки зрения предотвращения дальнейшего разрыва в доступе к информационным ресурсам между богатыми и бедными, и так уже достигшего огромного размера.

МВФ доказывает, что гораздо важнее провести ускоренную приватизацию; проблемы же конкуренции и регулирования могут быть решены позднее. Но опасность здесь состоит в том, что, коль скоро создан узкоэгоистический групповой интерес, у его носителей есть достаточно как мотивации, так и денег для удержания своей монопольной позиции, подавляя регулирование и конкуренцию и попутно деформируя политический процесс. Существует естественная причина, почему МВФ меньше озабочен конкуренцией и регулированием, чем это могло бы быть. Дефицит госбюджета волнует его больше, чем эффективность и конкурентоспособность промышленности. Независимо от того, насколько частные монополии эффективнее государственных с точки зрения производства, они, как правило, эффективнее используют свою монопольную позицию в ущерб потребителю. Приватизация происходит в ущерб не только потребителям, но и наемным работникам. Воздействие ее на занятость, пожалуй, всегда было главным аргументом и «за», и «против» приватизации. Ее защитники доказывают, что только путем приватизации можно сбросить излишнюю рабочую силу, а критики утверждают, что сокращение рабочих мест осуществляется без учета социальных издержек.

Ход приватизации подвергается столь широкой критике, поскольку не в пример так называемым инвестициям на чистом поле (Greenfield Investments) ― инвестициям в новые фирмы (в противовес поглощению частными инвесторами уже существующих предприятий) ― она чаще уничтожает рабочие места, чем создает новые. В промышленных странах болезненность процесса сокращений признается и несколько смягчается сеткой безопасности страхования от безработицы. В менее развитых странах безработные обычно не получают общественных пособий, потому что там редко существуют схемы страхования от безработицы. Тем не менее могут возникнуть большие общественные издержки, проявляющиеся в самых худших формах через уличные беспорядки и насилие, рост преступности, социальную и политическую нестабильность. Но даже при отсутствии этих явлений издержки безработицы огромны.

Мораль отсюда проста, и к ней я буду все время возвращаться: приватизация должна быть частью более обширной комплексной программы, которая влечет за собой создание рабочих мест в тандеме с неизбежной их ликвидацией, с которой часто связана приватизация. Должна быть принята на вооружение макроэкономическая политика, включающая низкие процентные ставки и помогающая создавать рабочие места. Временная последовательность мероприятий это главное. Это не просто прагматические решения проблем «осуществления реформ»: это принципиальные решения. Пожалуй, наибольшую озабоченность в связи с приватизацией вызывает коррупция. По риторике рыночного фундаментализма приватизация приведет к сокращению того, что экономисты называют деятельностью чиновников, направленной на «охоту за рентой», в ходе которой они либо снимают сливки с государственных предприятий, либо раздают контракты и должности своим родным и близким. Но вопреки всем предположениям приватизация настолько ухудшила положение, что сегодня во многих странах приватизацию называют в шутку «прихватизацией». (privatization ― briberization, от англ. bribe ― взятка). Если правительство коррумпировано, то маловероятно, что приватизация решит проблемы. В конце концов то же самое правительство, которое бесхозяйственно управляло фирмой, будет проводить и ее приватизацию.

В одной стране за другой государственные чиновники сознавали, что после приватизации они уже больше не ограничены ежегодным сниманием сливок. Путем продажи государственного предприятия ниже рыночной цены они смогут получить крупный кусок пирога от государственных активов непосредственно для себя, вместо того чтобы сохранять их для будущих держателей своей должности. На самом деле сегодня они могут украсть гораздо больше, чем могли бы снять сливок будущие политики. Неудивительно, что мошеннический процесс приватизации был разработан применительно к максимизации того объема собственности, который государственные министры могли прихватить для себя, а отнюдь не того объема средств, который поступил бы в государственную казну, не говоря уже о повышении общей эффективности экономики.

Интереснейший объект для изучения опустошительного ущерба, нанесенного стране путем «проведения приватизации любой ценой», представляет собой Россия. Защитники приватизации наивно убеждали себя, что этими издержками можно пренебречь, поскольку в учебниках как будто говорится, что, коль скоро права собственности четко определены, новые собственники обеспечат эффективное управление активами. В долговременной перспективе ситуация якобы улучшится, какой бы неприглядной она ни казалась в краткосрочном аспекте. Они не понимали, что без соответствующей правовой структуры и рыночных институтов новые собственники будут скорее склонны к обдиранию активов, чем к использованию их в качестве базы для промышленного развития. В итоге как здесь, так и во многих других странах приватизация провалилась в роли эффективной силы, способной генерировать рост. Она привела к упадку и показала себя мощной силой, подрывающей доверие к демократии и рыночным институтам.

+ + +

ЛИБЕРАЛИЗАЦИЯ. Либерализация, т.е. устранение вмешательства государства в финансовые рынки и рынки капитала, ликвидация торговых барьеров, имеет много аспектов. Сегодня даже МВФ согласен с тем, что продвинул программу либерализации слишком далеко, что либерализация движения капитала и финансовых рынков способствовала глобальному финансовому кризису 1990-х годов и может нанести опустошительный урон маленькой стране с возникающей рыночной экономикой.

Один из аспектов либерализации, а именно либерализация торговли, имеет широкую поддержку, по крайней мере среди элит развитых стран. Но взгляд на ее последствия во многих развивающихся странах способствует пониманию того, почему она встречает такую сильную оппозицию, как это показали акции протеста в Сиэтле, Праге и Вашингтоне. Либерализация торговли предполагает повышение национального дохода страны путем вытеснения ресурсов из менее продуктивного использования в более продуктивное; так говорят экономисты. Но перемещение ресурсов из низкопродуктивного использования в область нулевой продуктивности не может обогатить страну, а именно это слишком часто происходит в процессе осуществления программ МВФ.

Уничтожить рабочие места легко, и это является непосредственным результатом либерализации торговли, когда неэффективные производства свертываются под давлением международной конкуренции. Согласно идеологии МВФ, новые, более продуктивные рабочие места будут создаваться по мере ликвидации старых, неэффективных, которые возникли под покровом протекционизма. Но так просто это не происходит. Для создания новых фирм и рабочих мест нужны капитал и предпринимательство, в то время как в развивающихся странах часто имеет место дефицит как предпринимательства вследствие нехватки образованных кадров, так и капитала ввиду недостатка банковского финансирования. Действия МВФ во многих странах еще более ухудшают положение, поскольку программы экономии обычно влекут за собой высокие процентные ставки, иногда превышающие 20 процентов, иногда 50, в некоторых случаях даже 100, при которых создание рабочих мест и предприятий было бы невозможным даже в такой благоприятной экономической среде, как Соединенные Штаты. Необходимый для роста капитал просто обходится слишком дорого. Наиболее успешно открыли себя для внешнего мира развивающиеся страны, например в Восточной Азии. Они осторожно и систематически снимали протекционистские барьеры, ликвидируя их только тогда, когда уже были созданы новые рабочие места. Они обеспечили капитал для создания новых рабочих мест и предприятий; и государство там даже играет роль предпринимателя в организации новых предприятий. Китай только сейчас снимает торговые барьеры, через двадцать лет после того, как начал свое движение к рынку, после периода предельно быстрого роста. В Соединенных Штатах и других развитых странах следовало быстро осознать эти проблемы.

Тот факт, что либерализация торговли часто оказывается не в состоянии выполнить обещанное, а вместо этого ведет просто к росту безработицы, объясняет, почему она провоцирует сильный протест. Однако лицемерие тех, кто проталкивает либерализацию торговли, а также методы, которыми это делается, несомненно, еще более усиливают враждебность к ней. Западные страны проталкивают либерализацию торговли в отношении той продукции, которую экспортируют они, и в то же время продолжают сохранять защиту тех секторов своей экономики, в которых им могла бы угрожать конкуренция развивающихся стран.

Сегодня возникающие рыночные экономики вынуждены открываться не под угрозой военной мощи, а под давлением экономической силы, под угрозой санкций или прекращения необходимой им помощи в периоды кризисов. В то время как на форуме Всемирной торговой организации шли переговоры по международным торговым соглашениям, переговорщики США и МВФ часто выступали за дальнейшую либерализацию торговли. МВФ настаивал на более быстром темпе либерализации в качестве условия помощи – и страны, испытывающие кризис, не имели другого выбора, как уступить требованиям Фонда.

Дело обстоит, пожалуй, еще хуже, когда Соединенные Штаты действуют в одностороннем порядке, а не под прикрытием МВФ. Представитель США по внешней торговле или министерство торговли, часто побуждаемые группами специальных интересов внутри США, выдвигают обвинение против некоего иностранного государства; затем происходит процесс обследования, в котором участвует только правительство США, с последующим решением, принимаемым американским правительством, за которым следуют санкции против страны-нарушителя. США сами себя возводят в должность прокурора, судьи и присяжных. Происходит квазиюридический процесс, но игра идет краплеными картами: как правила процесса, так и судьи заранее настроены на признание вины. Когда этот арсенал используется против других промышленных стран Европы или Японии, у тех есть ресурсы для самозащиты, но если это развивающаяся страна, даже такая крупная, как Индия или Китай, то идет нечестная игра. Антипатии, возникающие в итоге, далеко превышают любые возможные выгоды Соединенных Штатов. Эти процессы мало способствуют укреплению веры в справедливую систему международной торговли.

Американское требование о либерализации финансовых рынков Китая не могло бы содействовать надежной глобальной экономической стабильности. Оно было выдвинуто в угоду узкоэгоистическим интересам финансового сообщества Соединенных Штатов, которые активно отстаивало министерство финансов. На Уолл-стрит справедливо полагали, что Китай представляет собой потенциальный гигантский рынок для его финансовых услуг, и поэтому очень важно, чтобы они проникли туда и создали там прочный плацдарм прежде, чем туда придут другие. Но насколько это было близоруко! Было ясно, что в конце концов Китай откроет свои рынки. Для Китая существенное значение имеет поддержание стабильности; ему не следовало рисковать, принимая политику, которая уже доказала свое дестабилизирующее воздействие в других местах. В Китае шла долгая борьба между теми, кто был за продвижение реформ, и теми, кто против. Противники реформ утверждали, что Запад хочет ослабить Китай и никогда не подпишет честного соглашения.

Если развитые промышленные страны не делали попыток либерализации рынка капитала вплоть до поздних стадий своего развития (европейские страны отложили упразднение контроля над своими рынками капитала вплоть до 1970-х годов), развивающиеся страны поощрялись к тому, чтобы сделать это быстро. Последствия ― экономическая рецессия и последовавший за дерегулированием рынка капитала банковский кризис ― были болезненны и для развитых стран, но еще более серьезными они оказались для развивающихся.

МВФ, выступая в пользу либерализации рынка капитала, опирался на упрощенное рассуждение: свободные рынки более эффективны, большая эффективность способствует более быстрому росту. Экономисты Фонда никогда не претендовали на то, чтобы быть великими теоретиками; их претензии на экспертизу опираются на глобальный опыт и владение данными. Однако, как это ни странно, даже фактические данные не поддерживают выводов Фонда. Китай, получивший самую большую сумму иностранных инвестиций, не следовал никаким западным предписаниям (кроме макростабилизации), осмотрительно откладывая полную либерализацию рынка капиталов. Более широкие статистические исследования подтверждают заключение, что, если использовать определение либерализации по МВФ, она не способствовала более быстрому росту или более высокому уровню инвестиций. Как показывает пример Китая, не требовалось либерализации рынка капитала для того, чтобы привлечь фонды. Существовало представление, что в периоды спадов страны могут обращаться к иностранцам для восполнения дефицита в отечественных фондах. 

Экономистов МВФ почитали за практичных людей, искушенных в том, как в мире делаются дела. Они, конечно, должны были знать, что банкиры предпочитают кредитовать тех, кто не нуждается в их фондах; конечно, они наблюдали, что именно тогда, когда страна испытывает трудности, иностранные кредиторы выводят свои деньги, усугубляя тем самым ее экономический спад. Нестабильность плоха не только с точки зрения экономического роста, но и потому, что издержки нестабильности в непропорциональной доле ложатся бременем на бедных.

+ + +

Ключевую часть новой глобализации составляют иностранные инвестиции. Считается, что приватизация, либерализация и макроэкономическая стабильность создают климат, привлекающий инвестиции, в том числе из-за рубежа. Инвестиции генерируют рост. Иностранный бизнес приносит с собой технический опыт и обеспечивает доступ к иностранным рынкам, создавая новые возможности занятости. Иностранные компании имеют также доступ к источникам финансирования, что в особенности важно в тех развивающихся странах, где местные финансовые институты слабы. Прямые иностранные инвестиции сыграли важную роль во многих, но не во всех случаях наиболее успешного развития в таких странах, как Сингапур, Малайзия и Китай. Признав это, обратим внимание на некоторые реальные теневые стороны проблемы.

Когда приходит иностранный бизнес, он часто сокрушает местных конкурентов, подавляя амбиции мелких бизнесменов, надеявшихся развернуть отечественное производство. Тому есть много примеров. При отсутствии сильных законов о конкуренции транснациональные компании, вытеснив местную конкуренцию, могут использовать свою монополию для вздувания цен. Частично суть дела зависит от темпов внедрения иностранного капитала. Как утверждают предприниматели, имея достаточно времени, они могли бы приспособиться, встретить вызов иностранной конкуренции и эффективно производить товары; сохранение местного бизнеса важно с точки зрения усиления местного сообщества как в экономическом, так и в социальном отношении. Многие транснациональные компании сделали гораздо меньше, чем могли, для улучшения условий труда в развивающихся странах. Обеспечение лучших условий труда повышает производительность работника и снижает общие издержки или по крайней мере повышает их не намного.

Банковское дело является областью, где иностранные компании могут опрокидывать местные. Правительство США проталкивает открытие финансовых рынков в развивающихся странах. Преимущества ясны: возросшая конкуренция приведет к улучшению обслуживания. Большая финансовая сила иностранных банков повысит финансовую стабильность. В то же время угроза со стороны иностранных банков местным банкам вполне реальна. Аргентина продемонстрировала реальность этой опасности. Государственное кредитование оказалось не в состоянии выправить провал рыночного механизма; ввиду отсутствия роста возник нарастающий бюджетный дефицит, и когда МВФ навязал стране сокращение государственных расходов и повышение налогов, пришла в движение порочная нисходящая спираль экономического спада и социальных волнений. Боливия – другой пример, когда иностранные банки способствовали макроэкономической нестабильности. В 2001 г. иностранный банк, выделявшийся размерами в боливийской экономике, неожиданно принял решение с учетом глобальных рисков сократить кредитование. Неожиданное изменение кредитной политики сбросило экономику в спад, еще более глубокий, чем тот, который уже начинался под воздействием падающих цен и глобальной экономической рецессии.

Однако финансы не единственная область, где прямые иностранные инвестиции дают как позитивный, так и негативный эффект. В некоторых случаях новые инвесторы добиваются от правительства (зачастую при помощи взяток) специальных привилегий, например тарифной защиты. В некоторых случаях роль государства может казаться сравнительно безобидной (хотя и необязательно не коррумпированной). Пожалуй, наибольшую озабоченность вызывает роль правительств, включая американское, в навязывании соглашений, несправедливых по отношению к развивающимся странам и часто подписываемых коррумпированными правительствами этих стран. Прямые иностранные инвестиции приходят только ценой подрыва демократического процесса. Это в особенности относится к инвестициям в добывающую промышленность, нефть и другие естественные ресурсы, где у иностранцев есть реальная мотивация получить концессию по низкой цене. Более того, такие инвестиции имеют еще одну нежелательную сторону – они не способствуют росту. Доход, который приносят горно-рудные концессии, может быть очень велик, но развитие предполагает трансформацию общества. Инвестиция в рудник, скажем, в отдаленном районе страны, мало помогает трансформации, связанной с развитием, за исключением того, что генерирует ресурсы.

Во многих странах, таких, как Сингапур, Китай и Малайзия, которые держали под контролем негативные аспекты иностранных инвестиций, прямые иностранные инвестиции сыграли ключевую роль не столько потому, что принесли капитал (при таком высоком уровне сбережений в нем на самом деле нет нужды) или даже предпринимательство, сколько потому, что открыли доступ к рынкам и новым технологиям.

Большинство ошибок отражало фундаментальное непонимание как экономических, так и политических процессов, исходившее от тех, кто веровал в рыночный фундаментализм. Они утверждали, например, что как только права частной собственности будут установлены, все остальное пойдет само собой, включая появление институтов и правовых структур, обеспечивающих функционирование рыночного механизма. Идеология свободного рынка опирается на модель, часто приписываемую Адаму Смиту, утверждавшему, что рыночные силы – мотивация прибыли – движут экономику к эффективным решениям так, как если бы действовала невидимая рука. Одним из великих достижений современной экономической науки является демонстрация того, в каком смысле и при каких условиях выводы А. Смита справедливы. Выяснилось, что эти условия крайне ограничительные. 

Новейшие достижения экономической теории показали, что как только имеется несовершенство информации и неполнота рынков, что и бывает всегда в реальности и особенно в развивающихся странах, невидимая рука функционирует крайне неудовлетворительно. Следовательно, желательно вмешательство государства для поднятия эффективности рыночного механизма. Ограничения на условия, при которых рынок эффективен, имеют значение – многие ключевые виды деятельности государства могут быть поняты как ответы на провалы рыночного механизма, возникающие при нарушении условий его функционирования. Если бы информация была совершенной, оставалось бы мало места для финансовых рынков и их регулирования. Если бы конкуренция автоматически была совершенной, не было бы необходимости в антитрестовых органах. 

Политика Вашингтонского консенсуса, однако, базируется на упрощенной модели рыночной экономики, модели конкурентного равновесия, в которой присутствует «невидимая рука» А. Смита и рынок функционирует совершенным образом. Поскольку в этой модели нет необходимости в государстве, т.е. свободный, ничем не ограниченный «либеральный» рынок функционирует совершенно, ее называют «неолиберальной», базирующейся на «рыночном фундаментализме», на воскрешении политики, популярной в некоторых кругах в XIX в. В свете последствий Великой депрессии и признания других провалов рыночной системы – от огромного экономического неравенства до непригодных для обитания городов, обезображенных загрязнением окружающей среды и нравственным упадком, эта политика свободного рынка была отвергнута в развитых промышленных странах, хотя здесь и не утихали споры по проблеме надлежащего соотношения между правительством и рынком.

Рыночная система требует четко определенных прав собственности и судебной власти, защищающей их, но они часто отсутствуют в развивающихся странах. Рыночная система требует конкуренции и совершенной информации, которых нет в развивающихся странах. В некоторых случаях реформы в одной области, не сопровождаемые реформами в других, могут фактически ухудшить положение. Но идеология рынка игнорирует эту проблему, она просто утверждает, что нужно двигаться к рынку возможно более быстрым темпом. Однако экономическая теория и история показывают, какими катастрофическими последствиями чревато игнорирование правильной последовательности реформ. Ошибки в либерализации торговли и рынка капитала, а также в приватизации представляют крупномасштабные нарушения этой последовательности. Более мелкие ошибки в последовательности еще реже упоминаются в западной прессе. Эта политика МВФ порождает трагедии в и без того отчаянно бедных странах развивающегося мира.

Если бы стратегиям МВФ просто не удалось использовать весь потенциал развития, то это было бы еще полбеды. Но провалы во многих областях отбросили назад всю программу, безо всякой необходимости разрушая социальную ткань общества. Процесс развития и быстрых перемен неизбежно приводит общество в состояние сильнейшего стресса. Традиционным авторитетам бросается вызов, традиционные взаимоотношения пересматриваются. Вот почему для успешного развития необходимо пристальное внимание к социальной стабильности – это подтверждает опыт не только Ботсваны, но и Индонезии, где по настоянию МВФ были резко сокращены субсидии на продовольствие и керосин (топливо, на котором готовит пищу беднота) как раз тогда, когда политика МВФ обострила рецессию в стране, доходы и зарплата упали, а безработица взмыла вверх. Последовавшие за этим мятежи рвали на части социальную ткань страны, углубляя развернувшуюся депрессию. Сокращение субсидий явилось примером не только плохой социальной политики, но и плохой экономической политики. На неустойчивом Ближнем Востоке мятежи, вызванные проблемами с продовольствием, вполне могли свергнуть правительство страны, а вместе с этим разрушить и весь хрупкий мир в регионе.

Такого рода мятежи, однако, подобны надводной части айсберга, они обращают внимание всех на тот простой факт, что нельзя игнорировать социальный и политический контекст. Поддержание социального контракта особенно важно и трудно в периоды резких социальных переворотов, часто сопровождающих трансформацию, связанную с развитием. Только в мелочных, скаредных калькуляциях макроэкономики МВФ слишком часто не остается места для подобных соображений.

Частью социального контракта является «справедливость», которая заключается в том, что бедные имеют свою долю в успехах общества, а богатые разделяют невзгоды общества в периоды кризисов. Политика Вашингтонского консенсуса обращает мало внимания на решение проблем распределения или «справедливости». В регионах, где правительства приняли эту политику, бедные получили от роста гораздо меньше. В Латинской Америке рост не сопровождался сокращением неравенства или хотя бы сокращением бедности. В некоторых случаях бедность фактически выросла, о чем свидетельствуют городские трущобы, обезображивающие ландшафт. МВФ гордится прогрессом рыночных реформ в Латинской Америке за прошедшее десятилетие (хотя им следовало бы быть скромнее в свете коллапса их лучшего ученика Аргентины в 2001 г., а также рецессии и стагнации, которые поразили многие из «реформируемых» стран в течение последних пяти лет), но гораздо меньше говорится о числе бедных.

Важное значение имеет не только то, что МВФ включает в повестку дня, но и то, что он в нее не включает. Там есть стабилизация, но создания рабочих мест там нет. Налогообложение и его негативные последствия присутствуют, денежные средства, предназначенные для выкупа долгов банков, есть, но нет ассигнований для улучшения образования и здравоохранения, не говоря уже о «выкупе» работников, выброшенных со своих рабочих мест в результате контрпродуктивной макроэкономической политики МВФ. Земельная реформа проясняет, что поставлено на карту при выборе политики во многих странах. В ряде развивающихся стран небольшая кучка богатых владеет почти всей землей. Подавляющее большинство населения – это крестьяне-арендаторы, которым оставляют лишь половину или даже менее того, что они производят. Такая система, именуемая издольщиной, оставляет мало места для инициативы: работа исполу равносильна взиманию с крестьян-бедняков 50-процентного налога. 

МВФ выступает против высокого налогообложения богатых, указывая на то, что оно подавляет предпринимательскую инициативу, но ни слова не говорит об этих скрытых налогах. Земельная реформа, проведенная правильно, мирно и законно, обеспечив работников не только землей, но и доступом к кредиту и широкой сети услуг по обучению новым культурам и агротехнике, могла бы дать сильнейший толчок производству. Но земельная реформа представляет собой фундаментальное изменение в структуре общества, изменение, не обязательно приемлемое для элиты, заполняющей министерства финансов, с которыми взаимодействуют международные финансовые институты.

Если земельная реформа и регулирование финансового сектора недооценивались МВФ, то во многих регионах излишнее фокусирование внимания на инфляции со стороны МВФ вело к высоким процентным ставкам и завышенным валютным курсам, создававшим безработицу, а не рост. Финансовые рынки могли быть удовлетворены низкими темпами инфляции, но наемные работники и те, кто озабочен проблемой бедности, отнюдь не ликовали, глядя на низкие темпы роста и высокий уровень безработицы.

Если МВФ недооценивает риски своих стратегий развития для бедных, это значит, что там недооценивают долговременные социально-политические издержки стратегии, которая разрушает средний класс, обогащает ничтожную кучку в верхах, и сильно переоценивают позитивные аспекты политики рыночного фундаментализма. Средний класс традиционно был группой, стоявшей на стороне закона, боровшейся за всеобщее бесплатное образование, за создание социальной страховочной сетки. Все это – элементы здоровой экономики, и эрозия среднего класса равносильна эрозии поддержки этих важных реформ. Требовать от людей в развивающихся странах, чтобы они платили за школьное обучение, еще один пример этого узкого мировоззрения. Имея слишком оптимистический взгляд на рынки, МВФ был сверхпессимистичен во взглядах на государство; с его точки зрения государство если и не корень всех зол, то уж скорее часть проблемы, чем ее решение.

Но отсутствие озабоченности судьбой бедных исходило не только из взглядов на рынок и государство, согласно которым рынок сам все расставит по местам, а государство будет только мешать; это было вопросом системы ценностных ориентаций, вопросом о том, насколько мы должны заботиться о бедных и кто должен нести бремя рисков. Результаты политики, навязываемой Вашингтонским консенсусом, не были ободряющими: развитие большинства стран, принявших его положения, было медленным, и там, где рост происходил, его плоды распределялись неравномерно; управление кризисами осуществлялось ошибочно; переход от коммунизма к рыночной экономике дал разочаровывающие результаты. 

В развивающемся мире назревают серьезные вопросы. Это – альтернативные стратегии, которые отличаются не только расстановкой акцентов, но и содержанием политики. Эти альтернативы используют рыночные механизмы, но признают, что важная роль остается за государством. Они признают важность реформ, но считают при этом, что им нужно придать правильный темп и правильную последовательность. Они видят перемены не просто как экономические проблемы, а как часть более широкой эволюции общества. Они признают, что для долговременного успеха реформам нужна широкая поддержка, а если это так, то и плоды реформ должны получить широкое распределение. Экономисты могут иметь разные точки зрения по этим вопросам. Но страны должны рассматривать альтернативы и с помощью демократического процесса делать свой выбор. Сущность свободы ― в праве делать выбор и принимать на себя ответственность за последствия.

+ + +

В завершение своего критического экскурса (который весьма кратко представлен выше) Дж. Стиглиц задается вопросом: «Что же на самом деле нужно?»   

Отвечая на этот вопрос, лауреат Нобелевской премии прежде всего указывает, что «антикризисные меры на случай предстоящих финансовых кризисов должны быть встроены в социальный и политический контекст. Не говоря уже об опустошении во время мятежей, случающихся, когда имеет место неправильное кризисное управление, капитал нельзя привлечь в страны, сталкивающиеся с социальными беспорядками, и ни одно государство, за исключением самых репрессивных, не может справиться с такими беспорядками. Особенно если население чувствует, что осуществляется политика, навязанная извне. Но что самое важное, необходимо возвращение к основным принципам экономической науки; вместо того чтобы фокусировать внимание на эфемерной психологии инвестора, на непредсказуемости формирования доверия, МВФ нужно вернуться к своему первоначальному мандату предоставления финансовых средств для восстановления совокупного спроса в странах, столкнувшихся с экономической рецессией. Страны развивающегося мира в который раз спрашивают: почему, когда Соединенные Штаты переживают спад, там выступают за экспансионистскую фискальную и кредитно-денежную политику, а когда спад переживают развивающиеся страны, им рекомендуют как раз обратное?».

Автор «сохраняет надежду на возможность реформирования международных экономических институтов», говорит о международной помощи и списании долгов развивающимся странам, о реформировании ВТО и др.; иными словами, призывает идти к глобализации «более справедливой и более эффективной в смысле повышения уровней жизни, в особенности бедных», к «глобализации с человеческим лицом». Сами «умонастроения касательно глобализации должны измениться». То есть, надо смотреть на глобализацию не глазами министров финансов и торговли как на чисто экономическое явление, а глазами множества людей в развивающемся мире, как на процесс, подрывающий традиционные ценности, ведущий к урбанизации, разрушающей традиционные аграрные общества. Автора удивляет такое положение, учитывая, что «эти проблемы остро осознаются в самих развитых странах: Европа защищает свою аграрную политику, не просто аргументируя в терминах особых групповых интересов, а ссылаясь на необходимость сохранения сельских традиций. Люди, живущие в малых городах, повсеместно жалуются на то, что большие общенациональные розничные системы и торговые центры уничтожили их малый бизнес и уклад их общин». Более постепенный процесс, по его мнению, дал бы «возможность традиционным институтам и нормам избежать разрушения, приспособиться и найти ответы на новые вызовы».

Дж. Стиглиц озабочен также воздействием глобализации на демократию. «Есть мнение, что глобализация часто приводит к замене старой диктатуры национальных элит на новую диктатуру международного финансового капитала». Странам говорят, что если они не примут определенные условия, то рынки капитала или МВФ откажут им в кредитах. Их по существу вынуждают частично отказаться от суверенитета для того, чтобы переменчивые рынки капитала, в том числе и спекулянты, которых интересует только краткосрочная прибыль, но не долговременный рост страны и повышение жизненного уровня ее населения, могли их «дисциплинировать», указав им, что они должны и чего не должны делать. Но страны должны иметь право выбора, включая право выбирать, до каких пределов они допустят подчинение международным рынкам капитала. Те из них, которые, как, например, в Восточной Азии, уклонились от следования жестким указаниям МВФ, росли быстрее при большем равенстве и при сокращении бедности в отличие от тех, кто повиновался приказам МВФ.

Ввиду того что альтернативные варианты политики по-разному влияют на разные социальные группы, страна должна делать выбор путем внутренних политических процессов, а не под давлением международных бюрократов. Даже если бы этот выбор негативно повлиял на рост, это – цена, которую многие развивающиеся страны готовы были бы заплатить за то, чтобы построить более демократичное и более справедливое общество, точно так же как многие общества заявляют сегодня, что можно частично пожертвовать ростом ради лучшего состояния среды обитания.

До тех пор пока глобализация будет проводиться так, как сейчас, она будет равносильной лишению населения развивающихся стран гражданских прав. Потому она и встречает сопротивление, особенно со стороны тех, кто лишается прав.

Сегодня на глобализацию сыплются обвинения со всех концов света. Существует разочарование глобализацией, и это справедливо. Глобализация может быть доброй силой: глобализация идей демократии и гражданского общества изменила ход мыслей людей, возникли глобальные политические движения, которые привели к смягчению долгового бремени и договору о противопехотных минах. Глобализация помогла сотням миллионов людей поднять свой жизненный уровень выше, чем они сами или большинство экономистов могли себе представить в недавнем прошлом. Глобализация экономики оказалась выгодной странам, которые ею воспользовались для выхода со своим экспортом на новые рынки и обеспечили условия для притока иностранных инвестиций. Но даже если это так, странами, получившими наибольшие выгоды, оказались те страны, которые взяли свою судьбу в собственные руки и осознали роль, которую государство может сыграть в развитии, вместо того чтобы положиться на саморегулирующийся рынок, который выдвигает свои собственные проблемы. Но есть еще миллионы людей, на благо которых глобализация не сработала. Многие из них фактически стали жить хуже, поскольку их рабочие места были ликвидированы, а их жизнь стала менее безопасной. Они чувствуют себя все более беспомощными в противостоянии силам, находящимся вне пределов их контроля. Они видят, что их демократии подорваны, а культуры подверглись эрозии.

Если глобализация будет продолжаться в том же духе, как это было до сих пор, утверждает автор, если мы будем продолжать отказываться учиться на своих ошибках, глобализация не только не будет способствовать развитию, но и будет продолжать создавать бедность и нестабильность. При отсутствии реформ уже начавшийся откат будет набирать скорость, а разочарование глобализацией – нарастать. Это будет нашей общей трагедией, и в особенности для миллиардов людей, которые могли бы при ином исходе повысить свой жизненный уровень. Хотя экономически больше всего проигрывает население развивающихся стран, будет и более широкий политический резонанс, который затронет развитый мир. Если намеченные выше реформы будут приняты всерьез, то сохранится надежда, что более гуманный процесс глобализации может стать мощной силой добра, от него выиграет огромное большинство живущих в развивающихся странах, и его будут приветствовать.

Сегодня, пишет Дж.Стиглиц, система капитализма стоит на перепутье точно так же, как это было во время Великой депрессии. В 1930-х годах капитализм был спасен Кейнсом, который придумал политику, создающую рабочие места и спасающую бедствующих от коллапса глобальной экономики. Сейчас миллионы людей во всем мире ждут, может ли быть процесс глобализации реформирован таким образом, чтобы его блага распространялись на более широкие слои. Сегодня участие развивающихся стран в дискуссиях по экономической стратегии гораздо шире, но все еще мало свидетельств того, что есть сдвиги в политике, отражающей это более широкое участие. Нужны изменения как в институтах, так и в умонастроениях.

На место идеологии свободного рынка должен прийти анализ, базирующийся на экономической науке, со сбалансированной точкой зрения на роль государства и рынка, вытекающей из понимания провалов в функционировании того и другого. Необходимо большое чувство такта со стороны внешних советников. Пока что они зачастую подрывали демократические процессы, навязывая сопротивляющимся странам политику, выражающую особые интересы. Вместо этого их настоящая роль состоит в поддержке демократических решений народа страны, принятых путем выяснения последствий разных вариантов политики, в том числе и их воздействия на разные социальные группы, в особенности на бедных. Необходима разветвленная стратегия реформ, в том числе реформа международного экономического порядка. Но такие реформы даются не скоро.

Поэтому нужно поощрение реформ, которые каждая страна может провести сама внутри себя. Следовательно, развивающиеся страны должны взять на себя ответственность за свое благополучие. Они могут управлять своими бюджетами так, чтобы жить по средствам, может быть скудно, и устранить протекционистские барьеры, которые создают большие прибыли для немногих, но вынуждают потребителя платить высокие цены. Они могут их заменить сильным регулированием, защищающим их от внешних спекулянтов и от корпоративных злоупотреблений внутри страны. Но важнее всего для развивающихся стран иметь эффективную государственность с сильной и независимой судебной властью, демократической подотчетностью, открытостью и прозрачностью, свободную от коррупции, которая душит эффективность общественного сектора и рост частного.

Что они должны требовать от мирового сообщества? Только одного: внимания к их нуждам и права делать собственный выбор способами, отражающими их собственные суждения, например о том, кто должен нести риски. Что им необходимо? Разработка политики, обеспечивающей устойчивый, справедливый и демократичный рост. В этом основа развития. Обогащение кучки людей или создание нескольких бессмысленно защищаемых отраслей, которые могут быть выгодны только элите страны, не является развитием. Развитие состоит в трансформации общества, улучшении жизненных условий бедных, создании для каждого возможностей на успех и доступа к здравоохранению и образованию.

Такой тип развития не получится, если только кучка людей будет диктовать политический курс, которым должна следовать страна. Но и мы на Западе не можем уйти от нашей ответственности. Изменить нынешний ход дел нелегко. Бюрократии, как и народы, склонны приобретать дурные привычки, и адаптация к изменениям может быть болезненной. Однако международные институты обязаны осуществить изменения, возможно болезненные, но наделяющие их способностью играть роль, которую они призваны играть, чтобы глобализация стала работать не исключительно на богатые и промышленные страны, а на бедные и развивающиеся страны тоже. Развитым странам нужно сделать свою часть работы по реформированию международных институтов, управляющих глобализацией. Мы создали эти институты, и мы должны работать над тем, чтобы их перестроить.

Если мы хотим ответить на вполне обоснованную обеспокоенность тех, кто выражает разочарованность в глобализации; если мы хотим, чтобы глобализация работала на миллионы людей, на которые она сейчас не работает; если мы хотим иметь глобализацию с человеческим лицом, наши голоса должны зазвучать. Мы не можем, мы не должны безучастно стоять в стороне, заключает автор.

---

Нобелевский лауреат, который в свое время принимал участие в отбеливании «физиономии» современной глобализации, вынужден признать, что последняя лишилась «человеческого лица». Как вынужден он констатировать, что в своей сущности глобализация на данном этапе развития цивилизации представляет собой специфический инструмент всё того же рабства, с которого и начиналось цивилизационное развитие человечества. Хотя он об этом прямо не заявляет, но что иное, кроме рабства, может означать приравнивание глобализации к лишению населения развивающихся стран гражданских прав? Разве не рабовладельческий строй связан с лишением прав угнетенных масс населения? Разница только в том, что на заре цивилизации в рабство обращали индивидуально, а глобализация обращает в рабов страны и государства. Просто планка рабской зависимости оказалась поднятой выше и достигла мирового уровня.  

У Дж. Стиглица нет сомнений в том, что цивилизованный мир в будущем продолжат сотрясать финансовые кризисы, с которыми нельзя будет справиться «антикризисными мерами», которые не встроены «в социальный и политический контекст», или, говоря понятным языком, без преобразования политической и социальной системы современных обществ и без предоставления национальным государствам права выбора альтернативных стратегий развития. Но выглядит по-детски наивным упование нобелевского лауреата на демократические реформы международных институтов в условиях мирового диктата глобалистов, которые именно через эти институты и ведут свою колонизаторскую политику. Это на самом деле та же попытка спасти капитализм, что и сто лет назад в условиях великой депрессии, только в условиях современной глобализации человечества.

Автор, похоже, понимает, что рост влияния государства на рынок может привести к прекращению существования последнего и потере общественным производством его товарного характера. Поэтому он пытается удержаться в границах компромисса между государственным и рыночным регулированием. Однако дело в том, что государственный бюджет – это по своему существу плановый акт, который только в коррумпированной системе власти допускает рыночное регулирование бюджетных отношений. Но нельзя выступать против коррупции и при этом строить бюджетные отношения по принципу рыночного «ты – мне, я – тебе». Современные национальные государства именно потому и не устраивают глобальную бюрократию, что в тенденции и перспективе сводят на нет рыночную стихию, в которой эта коррумпированная бюрократия ведет себя как рыба в мутной воде. Потому глобалисты и тянут эти государства в колониальное финансовое и торговое рабство.

Что же касается критических оценок Дж. Стиглицем глобализации, то они лишь подтверждают мысль о том, что современная глобализация закономерно движется в направлении прекращения товарного характера общественного производства и рыночного регулятора в управлении человечеством. Глобализация на империалистической стадии развития капитализма становится «лебединой песней» цивилизационного развития человечества, выдвигая в повестку дня переход к новому – гуманистическому – этапу его развития.   

* * *

Так что же на самом деле нужно?

Концепция глобализации, отмечается в некоторых публикациях, создала новые условия для развития критической мысли. Тем не менее, надо сказать, что в развитии этой «критической мысли» можно отметить лишь «разброд и шатания».

Если наиболее убежденные сторонники необходимости покончить с разрушительными проявлениями глобализации объединились в движение антиглобалистов (активистами которого являются средние городские слои стран так называемого «золотого миллиарда», а не пострадавшие от глобализации граждане беднейших стран), то, к примеру, Ю.В.Шишков назвал глубоким заблуждением представления о том, что рыночный механизм с его конкуренцией работают только на благо сильнейших субъектов хозяйственной жизни. «Мировая практика показывает, что те развивающиеся страны, которые активно включаются посредством мирового рынка в международное разделение труда, отличаются высокими темпами экономического роста и соответственным повышением жизненного уровня населения. Разумеется, из этой закономерности, как и из любого правила, есть исключения, которые используются антиглобалистами для разжигания страстей» (Шишков Ю.В. Глобализация и антиглобализм в современном мире // http:// www.rus-stat.ru/index.php?vid=1&id=43&year=2003).

Отвечая на вопрос: есть ли альтернативы рыночной глобализации экономики, данный автор дает на него отрицательный ответ. Если проанализировать общемировую историю, заявляет он, то можно выделить два варианта. Первый – изоляция мирового рынка и существование в автаркии. Второй – замена глобального рыночного механизма более справедливым, обеспечивающим перераспределение мирового дохода в пользу отсталых стран. Были попытки реализации этих вариантов, однако закончились они неудачно. В итоге он заявляет о том, что "рынок – далеко не идеальный регулятор экономических и социальных процессов. Он не лишен серьезных изъянов. Но ничего лучшего история не изобрела". Такая вот «критическая мысль»…

Во-первых, правилом в отношении развивающихся стран, как показал Дж. Стиглиц, есть скорее обратное тому, о чем пишет Ю.В.Шишков. Во-вторых, «анализ общемировой истории», в которой якобы «были попытки» реализации «замены глобального рыночного механизма более справедливым, обеспечивающим перераспределение мирового дохода в пользу отсталых стран» – эта выдумка не к лицу доктору экономических наук советского времени. Потому что не было этих попыток и быть не могло. Видимо, сказывается научная специализация автора…

(В связи с этим возникло одно любопытное сравнение отличительных черт историка, философа, политика и юриста, которым можно здесь поделиться. Историк должен вглядываться в прошлое, философ – искать в прошлом будущее, политик – так или иначе выбирать между прошлым и будущим (что на практике наблюдается постоянно в колебаниях партийного курса); и только юрист обязан пребывать в настоящем, сохраняя при этом в поле зрения недавнее прошлое и ближайшее будущее (в противном случае юридические нормы, которые являются предметом внимания юриста, будут неадекватными и законы просто перестанут работать). Поэтому юрист – это наиболее конкретный историк, философ и политик).

Возвратимся, однако, к марксистской трактовке цивилизации – как такой ступени общественного развития, которая покоится на товарном производстве и обмене и основывается на эксплуатации одного класса другим, и которая всякое благо для одних превращает в зло для других, вместо того чтобы то, что хорошо для господствующего класса, превращать в благо для всего общества, с которым этот класс себя отождествляет. И так как господствующие в обществе элиты, вынужденные скрывать эксплуататорскую сущность цивилизации, отрицая либо лживо приукрашивая ее негативные стороны, вводя в практику общепринятое лицемерие, погружают человеческий ум в замешательство и смятение перед всей этой лживой иллюстрацией цивилизации, то следовательно, требуется прежде всего освободить человеческий ум от этого замешательства и смятения.

Отбросив ту «критику» из арсенала общепринятого лицемерия, которая не видит альтернативы рынку, «далеко не идеальному регулятору экономических и социальных процессов», не лишенному к тому же «серьезных изъянов», нужно забыть о рабской формуле «ничего лучше рынка история не изобрела». Слепо или сознательно, более или менее удачно историю делают люди, сама по себе она не «изобретает» ничего. Оболванивает людей восхвалением цивилизации и ее рыночного регулятора не «история», а «изобретатели» подобных выдумок.

Потому и освободить человеческий разум от рыночного наваждения, найдя лучшую альтернативу рыночному регулятору, должны сами люди, как искал ее упомянутый выше Льюис Морган полтора столетия тому назад, утверждая, что завершение истории, единственной конечной целью которого есть богатство, угрожает гибелью общества, и что «демократия в управлении, братство внутри общества, равенство прав, всеобщее образование освятят следующую, высшую ступень общества, к которой непрерывно стремятся опыт, разум и наука». Автор уверял, что настанет такое время, когда «человеческий разум окрепнет для господства над богатством, когда он установит как отношение государства к собственности, которую оно охраняет, так и границы прав собственников». Ибо интересы общества выше интересов отдельных лиц, и следует создать между ними справедливые и гармонические отношения. Время, прошедшее с наступления цивилизации составляет ничтожную долю времени, прожитого человечеством, ничтожную долю времени, которое еще предстоит человечеству прожить.

Этот оптимистический взгляд на стремление опыта, разума и науки к высшей ступени общества, разумеется, нуждается в научной критике, метод которой дал в руки ученым марксизм. Вопрос в том, как правильно пользоваться данным методом, что само по себе представляет огромный труд, коль скоро к диалектическому мышлению нас в школе и вузе всё еще не приучают (а зачем, ведь «мы диалектику учили не по Гегелю», как сказал один продвинутый поэт), поэтому приходится осваивать диалектическую логику самостоятельно.   

Через 100 лет после Л.Моргана немецкий философ Карл Ясперс написал: "Сегодняшний мир постепенно в ходе длительного процесса, идущего с XVІ в., благодаря развитию техники, фактически стал единой сферой общения, которая, несмотря на борьбу и раздробленность, во все возрастающей степени настойчиво требует политического объединения, будь то насильственного в рамках деспотической мировой империи, будь то в рамках правового устройства мира в результате соглашения. Мы считаем возможным сказать, что до сих пор вообще не было мировой истории, а был только конгломерат локальных историй. То, что мы называем историей, и то, чего в прежнем смысле больше не существует, было лишь мгновением, промежутком в какие-то пять тысячелетий между заселением земного шара, продолжавшимся сотни тысяч лет в доистории, и тем, что мы теперь рассматриваем как подлинное начало мировой истории. В доисторическое время в объединенных группах людей, лишенных сознания своей взаимосвязи, происходило лишь повторяющееся воспроизведение жизни, еще очень близкой к природной. Вслед за тем в нашей короткой, предшествовавшей сегодняшнему дню истории произошло как бы соприкосновение, объединение людей для свершения мировой истории, духовное и техническое оснащение перед началом пути. Мы только начинаем» (Ясперс К. Смысл и назначение истории: Пер. с нем.– М.: Политиздат, 1991.- С. 51-52).

К. Ясперсу следовало бы к этому прибавить, что «объединение людей для свершения мировой истории, духовное и техническое оснащение перед началом пути» стало исторической миссией той самой цивилизации, которая, с одной стороны, соединяла отдельные отрасли общественного производства благодаря товарному рынку во внутренне связанную сферу общественного хозяйства, при этом, с другой стороны, эту свою работу по объединению людей в человечество начала с разъединения их на угнетенных и угнетателей, рабов и рабовладельцев, разделив общество на антагонистические классы. Поэтому объединение людей в человечество на цивилизационном этапе истории шло бессознательно, сознание их взаимосвязи остается до настоящего времени смутным.

Разве не об этом говорит замечание К. Ясперса о сегодняшнем мире как «единой сфере общения», которая, несмотря на борьбу и раздробленность, настойчиво и в растущей степени требует политического объединения, «будь то насильственного в рамках деспотической мировой империи, будь то в рамках правового устройства мира в результате соглашения»?... Дело представлено так, будто насильственное объединение человечества в рамках деспотической мировой империи возможно без мировой ядерной войны и без самоуничтожения человечества. Хорошенькое «начало пути», стартующее не с завершения эпохи цивилизации, а с уничтожения человечества...

Внутренне противоречивая от самого своего рождения цивилизация начала с того, что люди изобрели особый орган для усмирения противостояния общественных классов – государство, возложив на него задачу сохранения своих народов, в том числе в результате соглашений с другими государствами. Этот же институт обеспечивал и защиту собственности и тех форм хозяйства, которые возникали в обществе, особенно товарного производства и обмена с денежным обращением. Именно государство держало в своих руках выпуск денег. Как и в прежние времена, сегодняшнее государство – в качестве «связующей силы» цивилизованного общества – «связывает» общество, подчиняя законам капиталистического товарного производства все его институты. 

Поэтому именно от понимания места и роли государства в современном мире зависит ответ на вопрос, реализовать политическое объединение человечества военным путем или же путем мирного правового соглашения государств. 

+ + +

Значение национального государства в современном мире мы отчасти уже анализировали в материале о диалектике государственности (см.:«“Отмирание” государства: утопия или реальность?». Там говорилось, в частности, о том, что для поддержания договорного миропорядка, устанавливаемого равноправными субъектами мировой политики, при империализме оказывается необходимой силовая гарантия такого миропорядка со стороны наиболее сильных в военном отношении национальных государств, а также демократизация международной политики. При этом было отмечено, что оставаясь в капиталистическом мире в рамках национального государства, обнаружить явные признаки «отмирания» последнего практически невозможно. Напротив, нарастание силовых и всех иных атрибутов государства создает видимость его усиления, то есть видимость противоположности его «отмиранию».

Вместе с тем, к ликвидации национальных государств прилагает усилия глобальная олигархия, используя для этого механизм мировой рыночной конкуренции в условиях своей финансовой и информационной монополии на мировом рынке.  Манипулируя экономической и иной информацией и мировой резервной валютой, глобалисты «невидимой рукой рынка» разрушают всю экономику развивающихся стран или отдельные отрасли в развитых странах, тем самым подрывая материальную основу национальных государств.  

Но с переходом к информационной экономике, продукт которой составляет информация, в условиях капиталистической рыночной конкуренции неизбежно будет возрастать требование к качеству этого специфического продукта. Уже сегодня конкуренция глобальных информационных монополистов заставляет их переходить, хотя медленно и неохотно, от низкопробного информационного «ширпотреба» в виде «легкой» и «удобоваримой» информации (всевозможных «фейков», далеких от истины псевдонаучных комментариев и т.п.) к выпуску информационного продукта, все более приближающегося к правде, истине, нравственности и красоте. И здесь национальное государство вынуждено будет вмешаться, по мнению Дж. Стиглица, «для поднятия эффективности рыночного механизма», а на самом деле – в интересах его собственного самосохранения.

Подобно тому, как капиталистическая конкуренция приводила к выпуску всё более качественных и совершенных машин, инструментов, приборов, одежды и т.д., так и в данном случае конкуренция в информационной сфере заставит информационных монополистов обращаться к производству и реализации все более доброкачественной, в том числе научной информации, как высшему в качественном отношении интеллектуальному продукту.   

В этот процесс современное человечество и национальные государства вовлекаются с силой объективного закона перехода от необходимости к свободе. Действительная свобода, как осознанная необходимость страны в национальном государстве – независимом, суверенном, демократическом, социальном и правовом, – становится первым условием прогрессивного развития человечества на современном этапе. Именно в таком направлении ориентируется развитие национальной государственности в юридической доктрине, которая опубликована на сайте (см.: «Юридическая доктрина: понятие»).

Действительная свобода несовместима с интеллектуальным рабством. Каждый человек, государство, общество и человечество в целом свободны только тогда, когда они действуют со знанием дела самостоятельно и в своих интересах. Такие государства будут не разобщать, как глобальная элита, а объединять человечество в единого субъекта управления по мере поступательного развития народовластия, социальной справедливости и конституционной законности в национальных государствах, а следовательно, по мере снижения конкуренции национальных интересов их народов. Цивилизация с ее базисом в виде товарного производства и рыночным регулированием человеческой жизни должны уйти и неизбежно уйдут в прошлое.