Свобода как условие правового прогресса 

 ( Из выступления на международной научно-практической конференции 

«Право и прогресс: составляющие обеспечения в современных условиях», апрель, 2016 )

Лейтмотивом моего выступления избрано приписываемое Рене Декарту высказывание о том, что если бы все правильно употребляли слова, человечество избежало бы половины конфликтов. А мысль, которую я попытаюсь развить в этом выступлении, состоит в том, что безошибочным признаком и показателем прогресса права является его простота и понятность каждому. Ибо, как заметил когда-то первый канцлер Германии Отто фон Бисмарк, «если бы зарплата бюрократов колебалась в зависимости от уровня жизни народа, то эти дураки меньше бы писали законов, а больше думали». К его словам стоит  прислушаться, ведь канцлер знал, о чем говорил… Не зря ведь считался главной европейской фигурой второй половины ХІХ в.,– это деятель, которому установлено более 250 памятников в Европе, Америке, Австралии и даже Африке. Его бы слова да в уши нашим бюрократам…

Мысль о простоте и понятности права, как признаке и показателе его прогресса, следует рассматривать в качестве теоретической гипотезы, которая требует своего обоснования. Именно об этом несколько суждений, предлагаемых ниже.  

1. Прежде всего, определимся с понятиями «прогресс», «право» и «свобода».

Прогресс – [лат. progressus – движение вперед] – направление развития от низшего к высшему, движение к более совершенному и передовому, переход на более высокую ступень развития, изменение к лучшему. Противоположность регресса.

Критикуя Дарвина в своей «Диалектике природы», Ф. Энгельс замечает, что тот в его «естественном отборе, или выживании наиболее приспособленных», смешивает две разные вещи: 1) Отбор под давлением перенаселения, где сильнейшие возможно и выживают в первую очередь, но могут оказаться вместе с тем и наиболее слабыми в некоторых отношениях. 2) Отбор благодаря большей способности приспособления к изменившимся обстоятельствам, где выжившие индивиды лучше приспособлены к обстоятельствам, но это приспособление может быть в целом как прогрессом, так и регрессом (например, приспособление к паразитической жизни всегда регресс). Главное тут то, что каждый прогресс в органическом развитии есть вместе с тем и регрессом, поскольку он закрепляет одностороннее развитие и исключает возможность развития во многих других направлениях (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.20).  

Если под этим углом зрения взглянуть на постсоветское развитие нашего общества, то видно, что отечественная политико-экономическая «элита», двигая это развитие посредством своих так называемых «реформ», по существу лишь приспосабливается к паразитической жизни, паразитируя на богатствах страны и труде рабочих слоев населения; а это, как утверждал Энгельс, всегда – регресс. И сколько бы кто ни называл изменения в Украине «прогрессом», на деле современный «прогресс» закрепляет одностронне-эгоистическое развитие господствующей «элиты» в Украине, исключающее при этом развитие общества во многих других направлениях (экономическом, политическом, правовом, моральном, культурном, интеллектуальном).

Далее, право. Его понятие в течение тысячелетий всё еще ищут юристы. Этот поиск – благородное и очень нужное дело, ведь речь идет о том, чтобы осознать один из способов обеспечения сосуществования людей в обществе, особенно в том обществе, в котором, по выражению Т. Гоббса, «человек человеку волк». Как, по какому праву сосуществовать простым людям с паразитической «элитой»? – от ответа на этот вопрос зависит сама жизнь народа, его свобода или рабство.

В моем понимании право – это нормативный способ отрицания произвола в общении субъектов и подчинения их поведения объективной воле, выраженной в позитивном законе. Эта рабочая дефиниция была мною сформулирована в работе «Диалектика права» при выработке универсального понятия права. Право в этом смысле никогда не может быть выше уровня отношений общения, существующего в обществе. 

Следовательно, современное украинское право с точки зрения прогресса и отражает односторонне-эгоистическое развитие господствующей «элиты» в Украине, исключающее возможность развития общества в экономической, политической, интеллектуальной, культурной и морально-этической сферах.

Диалектический парадокс состоит в том, что господствующая «элита», сама развиваясь односторонне-эгоистически, не прогрессирует, а деградирует, прежде всего, морально, интеллектуально, культурно. На какой прогресс права и соответствующий рост уровня правовой культуры надеяться обществу, в котором большинство не понимает, почему оно остановилось в своем развитии из-за эгоизма никчемной «элиты», не способной уяснить простую истину о том, что «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех»? Этой «элите», видимо, кажется, что условием их собственного свободного развития являются деньги, рост количества которых увеличивает личную свободу. 

Что же она, свобода, означает на самом деле?

Свобода – понятие не только экономическое или политическое, это понятие больше правовое, поскольку с ним неизбежно связывается значительная часть правовых последствий. В течение многих столетий сформулировано немало определений понятия свободы, далеко не всегда совместимых друг с другом, но однозначного его понимания до сих пор не существует.

Нельзя, утверждал, к примеру, известный итальянский юрист Бруно Леони, использовать слово «свобода» и надеяться на понимание, если сразу же не определить четко тот смысл, какой мы в него вкладываем. Невозможно дать определение «свободы» способом, каким мы даем определение, скажем, материального объекта. Даже если рассматривать «свободу» как материальный предмет, она не может быть одной для всех, поскольку существуют разные значения «свободы». Но мы, очевидно, можем сказать, что для каждого человека, который о ней говорит, «свобода» – это реальность, определенная вещь. «Свобода» может быть ситуацией, отвечающей требованиям тех, кто ее возвеличивает; она может быть объектом нечувственного опыта, связанного с осознанием нематериальных вещей, ценностей, веры и т.д. Похоже, считает автор, «свобода» – объект психологического опыта. Это означает, что обыкновенные люди не считают ее просто словом, номинальной единицей, о значении которой довольно договориться путем условного определения, как в математике и логике (Леони Бруно. Свобода и закон / пер. с англ. В.Кошкина под ред. А.Куряева.- М., 2008.- С.58, 61).

Свобода, конечно, представляется исключительно социальным явлением; активность человека, как субъекта, является осознанной целесообразной активностью. По Гегелю, свобода состоит в том, чтобы быть в зависимости только от самого себя, определять самого себя. Свобода есть только там, где нет для меня ничего другого, что не было бы мною самим (Гегель Г. Энциклопедия философских наук. - Т.1. Наука логики. - М.: 1974.- С.124).

В моем понимании, свобода – это общий способ выявления активности субъекта, состоящий в личном выборе субъектом как цели его деятельности, так и средств и способов ее осуществления.

С другой стороны, свобода людей с самого начала детерминируется внешней для них необходимостью. Отсюда, на арену выступают интересы, через которые эта необходимость направляет человеческую активность. Каждый попадает под давление противоположности его интересов, в ситуации противоположного определения его воли, то есть оказывается в ситуации так называемого дуализма воли. Из этого рождается потребность в особом способе реализации свободы в индивидуальной воле субъекта, который (способ) снимал бы указанную внутреннюю противоречивость воли. 

Этим необходимым способом утверждения действительной воли в общении субъектов и становится право – как отрицание произвола в деятельности человека и утверждения в ней объективной воли субъекта, в которой реализуется его особая субъективность и в которой определяются границы его индивидуальной свободы.

2. Итак, если исходить из определяемых таким образом понятий прогресса, права и свободы, то становится понятным, что правовой прогресс находится в прямой зависимости от развития свободы. Чем менее свободным становится общество и отдельный человек в нем, тем больше правовое развитие принимает характер регресса. Развитие свободы в таком случае становится критерием прогрессивного развития права.

Наиболее обычное представление о свободе, писал Гегель в своей «Философии права», есть представление о произволе. Когда говорят, что свобода состоит вообще в том, чтобы делать всё, что угодно, то подобное представление свидетельствует о полнейшем отсутствии культуры мысли, в котором нет и намека на понимание того, что есть сами в себе и для себя свободная воля, право, нравственность и т.д. Произвол есть не воля в ее истине, а воля в качестве противоречия. Имея возможность определять себя в том или другом направлении, т.е. имея возможность выбирать, я обладаю произволом, тем, что обычно называют свободой. Обыкновенный человек полагает, что он свободен, если ему дозволено действовать по своему произволу, между тем именно в произволе заключена причина его несвободы.

Если я хочу разумного, то я поступаю не как обособленный индивид, а согласно понятиям нравственности вообще; в нравственном поступке я утверждаю значимость не самого себя, а сути. Совершая же нечто превратное, человек больше всего проявляет свою обособленность. Разумное - это дорога, по которой ходит каждый, на которой никто не выделяется. Если в рассмотрении произвола остановиться на том, что человек может хотеть того или иного, то это, правда, есть его свобода; однако если твердо помнить, что содержание дано, то человек определяется им и именно в этом аспекте уже не свободен (Гегель Г. Философия права.- М., 1990.- С.70-81).

Не руководствуясь разумом, действуя как обособленные эгоистичные индивиды, вопреки общенародным интересам и понятию нравственности, правящая политико-экономическая «элита» страны называет свой произвол свободой, которую она как бы устанавливает в ее «прогрессивных» реформах, прежде всего в сфере права. На самом деле это иллюзия и обман. Право в Украине последнего двадцатилетия деградирует, как и само общество. Только тогда, когда право будет становиться всё более простым и понятным каждому – от законодателя и судьи до рядового гражданина, – только тогда можно будет безошибочно констатировать начало его прогресса.

----

      Эти тезисы спустя шесть лет настолько убедительно подтверждены реальной жизнью, что, пожалуй, можно дополнить их теперь пришедшим в голову таким вот практическим замечанием. 

      В одном фильме его герой дал своему товарищу мудрый, на первый взгляд, совет: не знаешь, как поступить, поступай по закону. Совет, несомненно, заслуживает внимания уже с точки зрения его практической пользы в контексте юридической ответственности за содеянное. Особенно отчетливо это проявляется в следовании армейским уставам. Даже убийство человека не повлечет за собой ответственности военнослужащего, если им в точности выполнены уставные требования. Но жизнь богаче законодательных норм, а в юридическом законе далеко не всегда выражается закон нравственный; первый иногда прямо противоречит второму, если государственная власть безнравственна, либо юридический закон не совпадает в чем-то с нравственным законом, абстрагируется от некоторых "моральных тонкостей". Не случайно в армии издавна существовали помимо юридических судов и трибуналов еще и суды офицерской чести... В жизни возможны ведь такие ситуации, когда поступать по закону - не значит поступать вполне нравственно, по совести. Законная форма права всегда оказывается беднее, абстрактнее, чем конкретное содержание жизни.  

      Формула "не знаешь как поступить, поступай по закону" как раз и предлагает несвободу, слепое подчинение "букве" закона. Для облегчения понимания сошлемся на многочисленные примеры футбольного судейства "по букве" закона, а не "по духу" игры, когда сама игра этой "буквой" убивается. Здесь нет норм юридических, но есть нормирование игры, и постольку аналогия вполне уместна. Арбитр, который держится строго за "букву" футбольных правил, только показывает свою несвободу, свое непонимание игры, в отличие от арбитра, который знает игру и "дает играть" в рамках футбольных правил, а потому действует свободно. Только такие арбитры достигают вершин своей квалификации. Ибо свобода, повторим наше определение, есть способ выявления активности субъекта, состоящий в личном выборе субъектом как цели его деятельности, так и средств и способов ее осуществления. Свобода - это действование со знанием дела, а не бездумно слепо подчиняясь инструкции. Здесь, очевидно, в несвободе необходимо искать корни бюрократизма, о котором Ленин писал, что у формалиста, у бюрократа, получается нечто формально правильное, а по существу издевательство. И дело, видимо, не только и не столько в "рабской душе" чиновника, сколько в системе государственной власти, в которую "вписывается" чиновник и бюрократизируется. Значит, надо сделать эту систему такой, чтобы она отвергала бюрократизм как явление, надо научиться управлять государством со знанием дела. Но этому мы посвящаем на сайте отдельную рубрику. 

+++

Превосходное разъяснение вопроса об отношении свободы к необходимости дал в работе “К вопросу о развитии монистического взгляда на историю” Г.В.Плеханов. “Положим, – рассуждал он, – что  отдельный человек совершенно свободен, несмотря на свое подчинение законам необходимости, более того – именно вследствие этого подчинения. Но в обществе, а следовательно и в истории, мы имеем дело не с индивидуумом, а с целой массой индивидуумов. Спрашивается: не нарушается ли свобода каждого свободою остальных? Я вознамерился сделать то и то, например осуществить истину и справедливость в общественных отношениях. Это мое намерение свободно принято мною, и не менее свободны будут те мои действия, с помощью которых я буду стараться осуществить его. Но мои ближние мешают мне в преследовании моей цели. Они восстали против моего намерения так же свободно, как я его принял. И так же свободны их направленные против меня действия.

…Поскольку их деятельность свободна – а она совершенно свободна,– поскольку неведомыми мне путями материальная необходимость перешла в свободу – а она, по предположению, целиком перешла в нее, – постольку поступки моих сограждан ускользают от всякого предвидения. Я мог бы надеяться предвидеть их только при том условии, если бы я мог рассматривать их так, как я рассматриваю все другие явления окружающего меня мира, т.е. как необходимые следствия определенных причин, которые уже известны или могут быть известны мне. Иначе сказать, моя свобода не была бы пустым словом только в том случае, если бы ее сознание могло сопровождаться пониманием причин, вызывающих свободные поступки моих ближних, т.е. если бы я мог рассматривать их со стороны их необходимости. Совершенно то же могут сказать мои ближние о моих поступках. А это что означает? Это означает, что возможность свободной (сознательной) исторической деятельности всякого данного лица сводится к нулю в том случае, если в основе свободных человеческих поступков не лежит доступная пониманию деятеля необходимость…Если в поступках моих сограждан нет ничего необходимого или если они недоступны моему пониманию со стороны их необходимости, то мне остается уповать на благое провидение: самые разумные мои планы, самые благородные мои желания разобьются о совершенно непредвиденные действия миллионов других людей. Тогда, по выражению Лукреция, изо всего может выйти все.

…Это прекрасно понимали идеалисты-диалектики. В их практической философии необходимость является вернейшим, единственным надежным залогом свободы. Даже нравственный долг не может успокоить меня относительно результатов моих действий, говорил Шеллинг, если результаты эти зависят только от свободы. “В свободе должна быть необходимость”. Но о какой же собственно необходимости может идти речь в этом случае? …Общественные отношения людей,– поясняет Г.В. Плеханов,– не представляют собой плода их сознательной деятельности. Люди сознательно преследуют свои частные, личные цели. Каждый из них сознательно стремится, положим, к округлению своего состояния, а из совокупности их отдельных действий выходят известные общественные результаты, которых они, может быть, совсем не желали и, наверное, не предвидели. Зажиточные римские граждане скупали земли бедных земледельцев. Каждый из них знал, конечно, что благодаря его действиям такие-то Туллий и Юлий становятся безземельными пролетариями. Но кто из них предвидел, что латифундии погубят республику, а с нею и Италию? Кто из них отдавал, кто мог дать себе отчет относительно исторических последствий своего приобретательства? Никто не мог, никто не отдавал… Из сознательных свободных поступков отдельных людей необходимо вытекают неожиданные для них, непредвиденные ими последствия, касающиеся всего общества, т.е. влияющие на совокупность взаимных отношений тех же людей. Из области свободы мы переходим таким образом в область необходимости.

Если несознаваемые людьми общественные последствия их индивидуальных действий ведут к изменению общественного строя, что происходит всегда, хотя далеко не одинаково быстро, то перед людьми вырастают новые индивидуальные цели. Их свободная сознательная деятельность необходимо приобретает новый вид. Из области необходимости мы опять переходим в область свободы.

Всякий необходимый процесс есть процесс законосообразный. Изменения общественных отношений, непредвидимые людьми, но необходимо являющиеся в результате их действий, очевидно, совершаются по определенным законам. Теоретическая философия должна открыть их …Переход необходимости в свободу тоже совершается по определенным законам, которые могут и должны быть открыты теоретической философией… А раз теоретическая философия исполнит эту задачу, она даст совершенно новую, непоколебимую основу философии практической. Раз мне известны законы общественно-исторического движения, я могу влиять на него сообразно моим целям, не смущаясь… тем соображением, что мои соотечественники в качестве существ, одаренных свободной волей, готовят мне каждую данную минуту целые вороха самых удивительных сюрпризов. Я, разумеется, не в состоянии буду поручиться за каждого отдельного соотечественника, особенно если он принадлежит к “интеллигентному классу”, но в общих чертах мне будет известно направление общественных сил, и мне останется только опереться на их равнодействующую для достижения моих целей ” (Плеханов Г.В. Избранные философские произведения.- Т.1.- С. 592-595).

Интересно, замечает здесь же Г.В.Плеханов, что чем более идеализм стал бы оттенять сторону свободы в теории, тем более он вынужден был бы сводить ее на нет в области практической деятельности, где он не в силах был бы совладать со случайностью, вооруженной всей силою свободы. Изумительное предвидение современных проблем либеральных теоретиков и практиков!